Три эссе Ван Ян-мина в переводе А.И.Кобзева

 

 
 
Запись о посвященном канонам зале библиотеки у горы [Гуй]цзи [1525 г.].
 
Запись о капище Сяна [1508 г.]^[1]

В горах Лин (Духов) и Бо (Широкая)^[2]имеется капище Сяна. Живущие у подножия гор варвары мяо^[3] все, веря в духов, поклоняются ему. Наместник^[4] господин Ань в связи с тем, что варвары мяо просили о реставрации здания капища, обратился ко мне с просьбой написать, [что я думаю по этому поводу]. Я спросил: «Не собираетесь ли разрушить его?» Он собрался реставрировать и ответил, что будет реставрировать. [Тогда я спросил], почему [он] берется за реставрацию. [С его стороны последовал] ответ: «Никому не известен источник, из которого взяли свое начало эти жертвоприношения [Сяну]. Однако если идти от [времен] моего отца и деда, двигаясь ко [временам] прадедов и пращуров и даже еще выше [в древность], то [надо сказать, что] всегда живущие здесь наши дикие варвары выражали почтительность и благоговейно приносили жертвы в этом капище, поддерживали [его] и не смели предавать запустению».
 
Я сказал: «Как же так? Жертвоприношения [Сяну] в Юби^[5] люди [эпохи] Тан^[6] уже в свое время ликвидировали. Что касается дао Сяна, то как сын [он] не был сыновне почтителен, а как брат был надменен. [Он] был отвергнут в [эпоху] Тан, но все еще существует и поныне; был изничтожен в Юби, но все еще процветает в данной местности. Как же так?
 
Я знаю, в чем дело. Благородный муж, любя какого-либо человека, доходит [в своей любви] до того, что распространяет [ее] и на ворона у него на крыше^[7]. Но тем более это относится к младшему брату совершенномудрого! Если так, то жертвоприношения делаются для Шуня, а не для Сяна. Думаю, что смерть Сяна произошла после того, как [мяо] были покорены^[8] [танцем] со щитом и перьями^[9]. В противном случае как [объяснить то], что в древности немало было заносчивых и жестоких^[10], однако одному лишь Сяну продолжают приносить жертвы до сих пор?! Я в этом вижу еще большее свидетельство предельной благодатности (дэ) Шуня, который проникал ею в самую глубину человека и изливал милость далеко и надолго. Ведь негуманным Сян был только поначалу. Но разве не был он перевоспитан Шунем?
 
Разве не гласят „Писания“: „Мог поддерживать согласие, дабы быть сыновне почтительным, все более и более исправлял [Сян], не допуская [его] до разврата“^[11]; „И Гу-соу тоже проникся доверием и благосклонностью“^[12]. Стало быть, [последний] был уже перевоспитан и стал чадолюбивым отцом. Сян все еще не был братолюбивым, не мог находиться в согласии, однако, идя к добру, тем самым не шел ко злу, не уходил в разврат, тем самым по необходимости проникался добром. Наверняка и Сян был перевоспитан Шунем. Мэн-цзы утверждал: „Сын неба послал чиновников управлять его владением, [ибо] Сян не был способен к деятельности [правителя]“^[13]. Ведь это [говорит о] глубокой любви и внимательной заботе Шуня по отношению к Сяну, которые делали поддержку и помощь, руководство и наставничество ему всеобъемлющими. Иначе обстоит дело с такими совершенномудрыми, как Чжоу-гун^[14], который не пощадил Гуаня и Цая^[15]. Это показывает, что Сян уже был перевоспитан Шунем, поэтому мог, привлекая высокодостойных и беря на службу способных, предоставлять им соответствующие посты и одаривать милостями свой народ, а после смерти память о нем живет в человеческих душах.
 
Сановники всех удельных князей (чжу-хоу) получали приказы от сына неба. Видимо, чжоуская система чинов своим образцом имела наделение Шунем Сяна уделом. Я в этом нахожу еще большее удостоверение доброты человеческой природы. В Поднебесной не существует людей, которых нельзя было бы перевоспитать. В таком случае то, что люди эпохи Тан ликвидировали жертвоприношения Сяну, основывалось на том, каким Сян был вначале, нынешнее же его почитание мяо₁ исходит из того, каким Сян стал под конец. Эту идею я собираюсь сделать достоянием гласности, дабы стало понятно, что даже люди столь же недобрые, как Сян, и то могут быть исправлены, а благородные мужи, достигшие предела в совершенствовании благодати, даже таких негуманных, как Сян, и то могут исправить».
 
Поминальное слово о захоронении путешественника [1509 г.]^[16]
 
В третий день осеннего месяца четвертого года [эры] Прямой благодати^[17] случилось, что некий, объявившийся идущим из столицы, смотритель^[18], имя и фамилия которого остались [мне] неизвестны, имея при себе сына и слугу и следуя на место службы, проходил через Лунчан^[19]. [Он] остановился на ночлег в семье туземцев-мяо₁. Я из-за плетеной изгороди увидел его. Лил затяжной дождь, и уже спустилась ночная тьма. [Я] хотел было отправиться порасспросить его о том, что делается на севере^[20], но не удалось. Назавтра поутру послал человека осведомиться о нем, однако тот уже ушел. К полудню пришел какой-то человек со Сколопендрового склона^[21] и сообщил, что у склона умер старик, а рядом с ним двое скорбят, проливая слезы. Я сказал: «Это, должно быть, умер смотритель. О горе!» К вечеру вновь пришел какой-то человек и сказал, что у склона двое умерших, а рядом третий сидит и стенает. Расспросив о том, как он выглядит, [я] понял, что и сын смотрителя умер. На следующий день опять явился какой-то человек и сообщил, что видел у склона лежащие вместе три трупа. Выходило, что слуга смотрителя тоже умер. Ох! О горе!
 
Подумав о том, что эти брошенные под открытом небом останки совершенно беспризорны, [я] велел двум мальчикам-слугам, вооружившись корзинкой для переноса земли и лопатой, пойти и захоронить их. Оба мальчика-слуги сделали вид, что это для них затруднительно. [Тогда] я сказал: «Ох-хо! Мы с вами ведь такие же, как и они». Мальчики-слуги горестно зарыдали и попросили пойти [вместе с ними]. Придя к тому горному склону, вырыли три ямы и предали их тела земле. Кроме того, прихватив петуха и три чашки риса^[22], тяжело вздыхая и проливая горькие слезы, [я] почтительно обратился к покойному со словами: «Ох! О горе! Кто ты? Что ты за человек? Я — лунчанский почтмейстер Ван Шоужэнь [родом] из Юйяо. Мы оба с тобой — уроженцы Срединной земли^[23]. Мне не ведомо, из какой ты области, из какого уезда. И почему ты оказался здесь, став навью сей горы? Древние высоко чтили свои родные места и, отправляясь на дальнюю службу, не удалялись более чем на тысячу ли. Что касается меня, то я был вынужден попасть сюда, поскольку подвергся ссылке. И на тебе тоже лежит какая-то вина?
 
[Я] слышал, что ты служил всего лишь смотрителем. Жалованье, [стало быть], не превышало пяти доу^[24], так что ты, пожалуй, выводил жену и детей собственноручно пахать землю. Зачем же на [эти несчастные] пять доу ты променял свое [превосходное] тело [ростом] в семь чи^[25]?! Но и этого не хватило — пришлось еще добавить и сына своего и слугу. Ох! О горе! Если б действительно шел ты позарившись на эти пять доу, то радостно бы держал свой путь. Но отчего же вчера я видел твое лицо изборожденным беспокойством? Ведь [ты] не мог сдержать печаль. Не обращая внимания, [ты] шел напролом сквозь туман и росу, карабкаясь, лез по обрывам и скалам, переваливал через вершины десятков тысяч пиков, голодая и испытывая жажду, истомляясь тяжелым трудом, изматывая и мускулы и кости, и вдобавок еще нападала снаружи болотная лихорадка, а печаль и тоска грызли изнутри. Разве возможно тут избежать смерти? Я твердо знаю, что смерть твоя была неизбежна. Однако неожиданно то, что она была столь скоропостижной. И столь же неожиданно, что и сын твой и слуга также внезапно почили. Все это ты сам навлек. Что уж тут скажешь?!
 
Подумав о том, что ваши три тела остаются бесприютными, я пришел похоронить их. Именно это заставляет меня испытывать неизбывную тоску. Ох! Тяжело! Если бы вы не были похоронены, то из глубоких ущелий набежали бы стаи лис и ядовитые змеи из мрачных пропастей обвили бы [вас] сплошным кольцом. И уж непременно смогли б устроить вам погребение в [своих] желудках^[26], долго бы [вы] не пролежали под открытым небом. Хоть ты уже и лишен сознания, но что я могу поделать со [своим] сердцем?!
 
С тех пор как я покинул отца, мать, родину и прибыл сюда, уж минуло два года. Пришлось претерпевать и лихорадку, и ядовитые миазмы, но все же кое-как себя сберег, за счет того, что не было ни дня, в который бы предался [я] унынью. А ныне же столь горестно скорблю. И это значит, что к тебе я отношусь с большим вниманьем, а о себе не очень-то забочусь. [Впрочем], мне не должно вновь о тебе скорбеть! Я для тебя спою, а ты послушай. Песнь гласит:
 
Густой чредою горные вершины
Макушками уперлись в небосвод —
И птицы ввысь стремящийся полет
Не покорит величья исполинов.
А те, кто в странствиях исчерпывают жизнь,
В душе лелеют образы отчизны,
Не ведая, где запад, где восток^[27].
Не ведают, где запад, где восток,
Небесный лишь для них един простор^[28].
В любом конце чужих краев,
В кольце предельных вод,
Бросая взгляд, находят кров —
Не строят свой оплот.
О вышняя душа, о вышняя душа!^[29]
Оставь вкушать печали горький плод!
Еще одну песню слагаю, чтобы утешить тебя:
В разлуке мы с родной землею оба,
И варваров нам непонятна речь.
Не предрешить судьбы своей до гроба,
Но, если здесь придется умереть,
Возьмем с собой твоих слугу и сына
И двинем в путь рассеивать тоску.
Гнедого тигра и узорного дракона^[30]
Оденем упряжью и взмоем в высоту,
Увидим край родного окоема.
И вздохами наполним пустоту.
Но если я живым уйду отсюда,
Возьму вас всех в отчизну вновь.
Вокруг дорог земли могильной груды,
Под ними много родины сынов.
Они друг друга кличут, посещают,
Питаются росой, глотают ветер^[31],
И голода их круг не предвещает.
Вас поутру олени дружно встретят,
А обезьяны вечером приветят.
Пускай земля для вас здесь будет пухом,
Не будьте этих мест недобрым духом».
 
Перевод опубл. в Приложении к ст.: Кобзев А.И. Первые русские переводы Ван Ян-мина и В.М.Алексеев // Архив российской китаистики. Ин-т востоковедения РАН. - 2013 -  . Т. II / сост. А.И.Кобзев; отв. ред. А.Р.Вяткин. - М.: Наука - Вост. лит., 2013. - 519 с. С. 225-233.

---

1. ↑ Перевод «Сян цы цзи» осуществлен по изданиям [307, с. 566–569; 293, цз. 23, с. 426–427]. Сян — единокровный младший брат Шуня, идеального правителя мифической древности. Сян, в дословном переводе Слон, является традиционным символом брата-кознодея. Подробнее см. «Ши цзи», цз. 1 [468, c. 6; 226, т. 1, с. 141–143, 148]; см. также [276, с. 162–170]. Для полного понимания смысла всего эссе необходимо знакомство с изложением и истолкованием перепетий взаимоотношений между Шунем и Сяном, представленными в «Мэн-цзы» (V А, 2–4, VI А, 6 [196, c. 160–166, 197]).
2. ↑ Горы Лин и Бо находятся в нынешней провинции Юньнань, на юго-западе страны.
3. ↑ Мяо₁ — неханьская народность Китая, живущая по большей части в провинциях Хунань и Гуйчжоу.
4. ↑ Наместник (сюань-вэй — бук.: «распространяющий умиротворение») — в эпоху Мин почетный наследственный титул родового старшины инородческого племени неханьской народности на юго-западных окраинах страны, призванного осуществлять связь местного гражданского и военного управления с центральной властью.
5. ↑ Юби — древнее название местности, предположительно, относимое к уезду Дао пров. Хунань. По преданию, Юби было отдано во владение Сяну.
6. ↑ Эпоха правления династии  Тан — 618–907 гг.
7. ↑ Реминисценция из «Шан шу да чжуань» («Большой комментарий к „Досточтимым писаниям“», II в. до н.э.), раздел «Да чжань» («Великая брань»).
8. ↑ «Покорены» (гэ) — букв. «выверены», «исправлены».
9. ↑ В «Шу цзине» (гл. 3, «Да Юй мо» [466, т. 1/3, с. 137–140]) рассказывается, что Шунь приказал Юю идти с карательной экспедицией на властителя мяо₁. Но мяо₁ не подчинились, войска были отозваны назад, зато их властителя покорил «танец со щитом и перьями на двух крыльцах», вызванный тем, что «верховный владыка широко распространил добродетель культурности». См. также «Ши цзин», I, VI, 3 [266, с. 68].
10. ↑ Определение «жестокий» (цзе₃) совпадает с именем собственным легендарного тирана древности Цзе, последнего правителя династии Ся, ставшего олицетворением жестокости и бесчеловечности.
11. ↑ Цитируется «Шу цзин», гл. 1 «Яо дянь»: «Отец был глуп, мачеха — бесчестна, Сян — надменен, [однако Шунь] мог поддерживать согласие, дабы быть сыновне почтительным, все более и более исправлял [Сяна], не допуская (гэ) [его] до разврата» [466, т. 1/3, с. 66].
12. ↑ Последняя цитата, отсутствующая в современном тексте «Шу цзина», приводится в «Мэн-цзы» (V А, 4 [196, с. 163–164]). Гу-соу — отец Шуня и Сяна.
13. ↑ Неточная цитата из «Мэн-цзы»: «[Мэн-цзы] сказал: „Сян был неспособен управляться со своим владением. Сын неба послал чиновников управлять его владением, взимать и вносить за него подати.“» (V А, 3; ср. [196, c. 163]). Под «сыном неба» подразумевается Шунь.
14. ↑ Чжоу-гун — младший брат основателя династии Чжоу, У-вана, ее идеолог и, согласно традиции, автор «Ли цзи», т.е. основоположник традиционных принципов социального порядка.
15. ↑ Гуань и Цай, или Гуань-шу Сянь и Цай-шу Ду, — младшие братья У-вана. Гуань и Цай — это наименования территорий (нынешняя провинция Хэнань, уезды Чжэн и Шанцай), которыми управляли братья, а их собственные имена — Сянь и Ду. После смерти У-вана Чжоу-гун стал регентом при новом правителе Чэн-ване. Гуань и Цай участвовали в бунте против Чжоу-гуна, за что последний одного казнил, а другого сослал (см.«Ши цзи», цз. 3, 4 [468, с. 12–13; 226, т. 1, с. 178, 187, 190]).
16. ↑ Перевод «И люй вэнь» осуществлен по изданиям [307, с. 569–572; 293, цз. 25, с. 460–461].
17. ↑ Указанному дню эры Прямой благодати (Чжэн-дэ) соответствует 18 августа 1509 г.
18. ↑ Смотритель (ли-му) — незначительный служебный чин, имевшийся в самых разных ведомствах и учреждениях: научных, медицинских, пенитенциарных, ритуальных и др.
19. ↑ Лунчан — местность в пров. Гуйчжоу, уезде Сювэнь, где с весны 1508 г. Ван Янмин находился в ссылке в качестве начальника почтовой станции.
20. ↑ Лунчан — юго-западная окраина тогдашнего китайского государства, так что под «севером» в данном случае имеются в виду собственно китайские (ханьские) центральные районы страны.
21. ↑ Сколопендровый склон (Угун-по) — местная гора.
22. ↑ Петух и рис — атрибуты траурной церемонии.
23. ↑ Срединная земля — собственно китайские («внутренние») территории, противопоставлявшиеся «варварскому» («внешнему») окружению.
24. ↑ Доу — мера емкости, в эпоху Мин равнявшаяся 10,74 л.
25. ↑ Чи — мера длины, в эпоху Мин равнявшаяся 31,1 см. «Тело в 7 чи» — постоянный эпитет в китайской литературе, гиперболизирующе представляющий недюжинное телосложение.
26. ↑ Погребение в желудках животных — образ из «Отца-рыбака» Цюй Юаня (см. перевод [259, с. 125]).
27. ↑ «Не различает восток и запад» — определение глупца, дурака.
28. ↑ Ср.: «Родины разные, // Небо — одно». (А.Вознесенский. «Васильки Шагала»).
29. ↑ Согласно традиционным представлениям, душа-хунь, в отличие от идущей в землю души-по, возносится к небесам.
30. ↑ «Гнедой тигр» (цзы бяо) и «узорный дракон» (вэнь чи) — метафорические обозначения превосходных коней.
31. ↑ «Питаются росой, глотают ветер» — реминисценция из гл. 1 «Чжуан-цзы», где описываются святые-духи (шэнь жэнь) [444, с. 4; 191, с. 137; 261, с. 61–62].