Синология.Ру

Тематический раздел


Три эссе Ван Ян-мина в переводе А.И.Кобзева

 
 
 
Запись о посвященном канонам зале библиотеки у горы [Гуй]цзи [1525 г.].
 
Запись о капище Сяна [1508 г.][1]

В горах Лин (Духов) и Бо (Широкая)[2]имеется капище Сяна. Живущие у подножия гор варвары мяо[3] все, веря в духов, поклоняются ему. Наместник[4] господин Ань в связи с тем, что варвары мяо просили о реставрации здания капища, обратился ко мне с просьбой написать, [что я думаю по этому поводу]. Я спросил: «Не собираетесь ли разрушить его?» Он собрался реставрировать и ответил, что будет реставрировать. [Тогда я спросил], почему [он] берется за реставрацию. [С его стороны последовал] ответ: «Никому не известен источник, из которого взяли свое начало эти жертвоприношения [Сяну]. Однако если идти от [времен] моего отца и деда, двигаясь ко [временам] прадедов и пращуров и даже еще выше [в древность], то [надо сказать, что] всегда живущие здесь наши дикие варвары выражали почтительность и благоговейно приносили жертвы в этом капище, поддерживали [его] и не смели предавать запустению».
 
Я сказал: «Как же так? Жертвоприношения [Сяну] в Юби[5] люди [эпохи] Тан[6] уже в свое время ликвидировали. Что касается дао Сяна, то как сын [он] не был сыновне почтителен, а как брат был надменен. [Он] был отвергнут в [эпоху] Тан, но все еще существует и поныне; был изничтожен в Юби, но все еще процветает в данной местности. Как же так?
 
Я знаю, в чем дело. Благородный муж, любя какого-либо человека, доходит [в своей любви] до того, что распространяет [ее] и на ворона у него на крыше[7]. Но тем более это относится к младшему брату совершенномудрого! Если так, то жертвоприношения делаются для Шуня, а не для Сяна. Думаю, что смерть Сяна произошла после того, как [мяо] были покорены[8] [танцем] со щитом и перьями[9]. В противном случае как [объяснить то], что в древности немало было заносчивых и жестоких[10], однако одному лишь Сяну продолжают приносить жертвы до сих пор?! Я в этом вижу еще большее свидетельство предельной благодатности (дэ) Шуня, который проникал ею в самую глубину человека и изливал милость далеко и надолго. Ведь негуманным Сян был только поначалу. Но разве не был он перевоспитан Шунем?
 
Разве не гласят „Писания“: „Мог поддерживать согласие, дабы быть сыновне почтительным, все более и более исправлял [Сян], не допуская [его] до разврата“[11]; „И Гу-соу тоже проникся доверием и благосклонностью“[12]. Стало быть, [последний] был уже перевоспитан и стал чадолюбивым отцом. Сян все еще не был братолюбивым, не мог находиться в согласии, однако, идя к добру, тем самым не шел ко злу, не уходил в разврат, тем самым по необходимости проникался добром. Наверняка и Сян был перевоспитан Шунем. Мэн-цзы утверждал: „Сын неба послал чиновников управлять его владением, [ибо] Сян не был способен к деятельности [правителя]“[13]. Ведь это [говорит о] глубокой любви и внимательной заботе Шуня по отношению к Сяну, которые делали поддержку и помощь, руководство и наставничество ему всеобъемлющими. Иначе обстоит дело с такими совершенномудрыми, как Чжоу-гун[14], который не пощадил Гуаня и Цая[15]. Это показывает, что Сян уже был перевоспитан Шунем, поэтому мог, привлекая высокодостойных и беря на службу способных, предоставлять им соответствующие посты и одаривать милостями свой народ, а после смерти память о нем живет в человеческих душах.
 
Сановники всех удельных князей (чжу-хоу) получали приказы от сына неба. Видимо, чжоуская система чинов своим образцом имела наделение Шунем Сяна уделом. Я в этом нахожу еще большее удостоверение доброты человеческой природы. В Поднебесной не существует людей, которых нельзя было бы перевоспитать. В таком случае то, что люди эпохи Тан ликвидировали жертвоприношения Сяну, основывалось на том, каким Сян был вначале, нынешнее же его почитание мяо1 исходит из того, каким Сян стал под конец. Эту идею я собираюсь сделать достоянием гласности, дабы стало понятно, что даже люди столь же недобрые, как Сян, и то могут быть исправлены, а благородные мужи, достигшие предела в совершенствовании благодати, даже таких негуманных, как Сян, и то могут исправить».
 
Поминальное слово о захоронении путешественника [1509 г.][16]
 
В третий день осеннего месяца четвертого года [эры] Прямой благодати[17] случилось, что некий, объявившийся идущим из столицы, смотритель[18], имя и фамилия которого остались [мне] неизвестны, имея при себе сына и слугу и следуя на место службы, проходил через Лунчан[19]. [Он] остановился на ночлег в семье туземцев-мяо1. Я из-за плетеной изгороди увидел его. Лил затяжной дождь, и уже спустилась ночная тьма. [Я] хотел было отправиться порасспросить его о том, что делается на севере[20], но не удалось. Назавтра поутру послал человека осведомиться о нем, однако тот уже ушел. К полудню пришел какой-то человек со Сколопендрового склона[21] и сообщил, что у склона умер старик, а рядом с ним двое скорбят, проливая слезы. Я сказал: «Это, должно быть, умер смотритель. О горе!» К вечеру вновь пришел какой-то человек и сказал, что у склона двое умерших, а рядом третий сидит и стенает. Расспросив о том, как он выглядит, [я] понял, что и сын смотрителя умер. На следующий день опять явился какой-то человек и сообщил, что видел у склона лежащие вместе три трупа. Выходило, что слуга смотрителя тоже умер. Ох! О горе!
 
Подумав о том, что эти брошенные под открытом небом останки совершенно беспризорны, [я] велел двум мальчикам-слугам, вооружившись корзинкой для переноса земли и лопатой, пойти и захоронить их. Оба мальчика-слуги сделали вид, что это для них затруднительно. [Тогда] я сказал: «Ох-хо! Мы с вами ведь такие же, как и они». Мальчики-слуги горестно зарыдали и попросили пойти [вместе с ними]. Придя к тому горному склону, вырыли три ямы и предали их тела земле. Кроме того, прихватив петуха и три чашки риса[22], тяжело вздыхая и проливая горькие слезы, [я] почтительно обратился к покойному со словами: «Ох! О горе! Кто ты? Что ты за человек? Я — лунчанский почтмейстер Ван Шоужэнь [родом] из Юйяо. Мы оба с тобой — уроженцы Срединной земли[23]. Мне не ведомо, из какой ты области, из какого уезда. И почему ты оказался здесь, став навью сей горы? Древние высоко чтили свои родные места и, отправляясь на дальнюю службу, не удалялись более чем на тысячу ли. Что касается меня, то я был вынужден попасть сюда, поскольку подвергся ссылке. И на тебе тоже лежит какая-то вина?
 
[Я] слышал, что ты служил всего лишь смотрителем. Жалованье, [стало быть], не превышало пяти доу[24], так что ты, пожалуй, выводил жену и детей собственноручно пахать землю. Зачем же на [эти несчастные] пять доу ты променял свое [превосходное] тело [ростом] в семь чи[25]?! Но и этого не хватило — пришлось еще добавить и сына своего и слугу. Ох! О горе! Если б действительно шел ты позарившись на эти пять доу, то радостно бы держал свой путь. Но отчего же вчера я видел твое лицо изборожденным беспокойством? Ведь [ты] не мог сдержать печаль. Не обращая внимания, [ты] шел напролом сквозь туман и росу, карабкаясь, лез по обрывам и скалам, переваливал через вершины десятков тысяч пиков, голодая и испытывая жажду, истомляясь тяжелым трудом, изматывая и мускулы и кости, и вдобавок еще нападала снаружи болотная лихорадка, а печаль и тоска грызли изнутри. Разве возможно тут избежать смерти? Я твердо знаю, что смерть твоя была неизбежна. Однако неожиданно то, что она была столь скоропостижной. И столь же неожиданно, что и сын твой и слуга также внезапно почили. Все это ты сам навлек. Что уж тут скажешь?!
 
Подумав о том, что ваши три тела остаются бесприютными, я пришел похоронить их. Именно это заставляет меня испытывать неизбывную тоску. Ох! Тяжело! Если бы вы не были похоронены, то из глубоких ущелий набежали бы стаи лис и ядовитые змеи из мрачных пропастей обвили бы [вас] сплошным кольцом. И уж непременно смогли б устроить вам погребение в [своих] желудках[26], долго бы [вы] не пролежали под открытым небом. Хоть ты уже и лишен сознания, но что я могу поделать со [своим] сердцем?!
 
С тех пор как я покинул отца, мать, родину и прибыл сюда, уж минуло два года. Пришлось претерпевать и лихорадку, и ядовитые миазмы, но все же кое-как себя сберег, за счет того, что не было ни дня, в который бы предался [я] унынью. А ныне же столь горестно скорблю. И это значит, что к тебе я отношусь с большим вниманьем, а о себе не очень-то забочусь. [Впрочем], мне не должно вновь о тебе скорбеть! Я для тебя спою, а ты послушай. Песнь гласит:
 
Густой чредою горные вершины
Макушками уперлись в небосвод —
И птицы ввысь стремящийся полет
Не покорит величья исполинов.
А те, кто в странствиях исчерпывают жизнь,
В душе лелеют образы отчизны,
Не ведая, где запад, где восток[27].
Не ведают, где запад, где восток,
Небесный лишь для них един простор[28].
В любом конце чужих краев,
В кольце предельных вод,
Бросая взгляд, находят кров —
Не строят свой оплот.
О вышняя душа, о вышняя душа![29]
Оставь вкушать печали горький плод!
Еще одну песню слагаю, чтобы утешить тебя:
В разлуке мы с родной землею оба,
И варваров нам непонятна речь.
Не предрешить судьбы своей до гроба,
Но, если здесь придется умереть,
Возьмем с собой твоих слугу и сына
И двинем в путь рассеивать тоску.
Гнедого тигра и узорного дракона[30]
Оденем упряжью и взмоем в высоту,
Увидим край родного окоема.
И вздохами наполним пустоту.
Но если я живым уйду отсюда,
Возьму вас всех в отчизну вновь.
Вокруг дорог земли могильной груды,
Под ними много родины сынов.
Они друг друга кличут, посещают,
Питаются росой, глотают ветер[31],
И голода их круг не предвещает.
Вас поутру олени дружно встретят,
А обезьяны вечером приветят.
Пускай земля для вас здесь будет пухом,
Не будьте этих мест недобрым духом».
 
Перевод опубл. в Приложении к ст.: Кобзев А.И. Первые русские переводы Ван Ян-мина и В.М.Алексеев // Архив российской китаистики. Ин-т востоковедения РАН. - 2013 -  . Т. II / сост. А.И.Кобзев; отв. ред. А.Р.Вяткин. - М.: Наука - Вост. лит., 2013. - 519 с. С. 225-233.



  1. Перевод «Сян цы цзи» осуществлен по изданиям [307, с. 566–569; 293, цз. 23, с. 426–427]. Сян — единокровный младший брат Шуня, идеального правителя мифической древности. Сян, в дословном переводе Слон, является традиционным символом брата-кознодея. Подробнее см. «Ши цзи», цз. 1 [468, c. 6; 226, т. 1, с. 141–143, 148]; см. также [276, с. 162–170]. Для полного понимания смысла всего эссе необходимо знакомство с изложением и истолкованием перепетий взаимоотношений между Шунем и Сяном, представленными в «Мэн-цзы» (V А, 2–4, VI А, 6 [196, c. 160–166, 197]).
  2. Горы Лин и Бо находятся в нынешней провинции Юньнань, на юго-западе страны.
  3. Мяо1 — неханьская народность Китая, живущая по большей части в провинциях Хунань и Гуйчжоу.
  4. Наместник (сюань-вэй — бук.: «распространяющий умиротворение») — в эпоху Мин почетный наследственный титул родового старшины инородческого племени неханьской народности на юго-западных окраинах страны, призванного осуществлять связь местного гражданского и военного управления с центральной властью.
  5. Юби — древнее название местности, предположительно, относимое к уезду Дао пров. Хунань. По преданию, Юби было отдано во владение Сяну.
  6. Эпоха правления династии  Тан — 618–907 гг.
  7. Реминисценция из «Шан шу да чжуань» («Большой комментарий к „Досточтимым писаниям“», II в. до н.э.), раздел «Да чжань» («Великая брань»).
  8. «Покорены» (гэ) — букв. «выверены», «исправлены».
  9. В «Шу цзине» (гл. 3, «Да Юй мо» [466, т. 1/3, с. 137–140]) рассказывается, что Шунь приказал Юю идти с карательной экспедицией на властителя мяо1. Но мяо1 не подчинились, войска были отозваны назад, зато их властителя покорил «танец со щитом и перьями на двух крыльцах», вызванный тем, что «верховный владыка широко распространил добродетель культурности». См. также «Ши цзин», I, VI, 3 [266, с. 68].
  10. Определение «жестокий» (цзе3) совпадает с именем собственным легендарного тирана древности Цзе, последнего правителя династии Ся, ставшего олицетворением жестокости и бесчеловечности.
  11. Цитируется «Шу цзин», гл. 1 «Яо дянь»: «Отец был глуп, мачеха — бесчестна, Сян — надменен, [однако Шунь] мог поддерживать согласие, дабы быть сыновне почтительным, все более и более исправлял [Сяна], не допуская (гэ) [его] до разврата» [466, т. 1/3, с. 66].
  12. Последняя цитата, отсутствующая в современном тексте «Шу цзина», приводится в «Мэн-цзы» (V А, 4 [196, с. 163–164]). Гу-соу — отец Шуня и Сяна.
  13. Неточная цитата из «Мэн-цзы»: «[Мэн-цзы] сказал: „Сян был неспособен управляться со своим владением. Сын неба послал чиновников управлять его владением, взимать и вносить за него подати.“» (V А, 3; ср. [196, c. 163]). Под «сыном неба» подразумевается Шунь.
  14. Чжоу-гун — младший брат основателя династии Чжоу, У-вана, ее идеолог и, согласно традиции, автор «Ли цзи», т.е. основоположник традиционных принципов социального порядка.
  15. Гуань и Цай, или Гуань-шу Сянь и Цай-шу Ду, — младшие братья У-вана. Гуань и Цай — это наименования территорий (нынешняя провинция Хэнань, уезды Чжэн и Шанцай), которыми управляли братья, а их собственные имена — Сянь и Ду. После смерти У-вана Чжоу-гун стал регентом при новом правителе Чэн-ване. Гуань и Цай участвовали в бунте против Чжоу-гуна, за что последний одного казнил, а другого сослал (см.«Ши цзи», цз. 3, 4 [468, с. 12–13; 226, т. 1, с. 178, 187, 190]).
  16. Перевод «И люй вэнь» осуществлен по изданиям [307, с. 569–572; 293, цз. 25, с. 460–461].
  17. Указанному дню эры Прямой благодати (Чжэн-дэ) соответствует 18 августа 1509 г.
  18. Смотритель (ли-му) — незначительный служебный чин, имевшийся в самых разных ведомствах и учреждениях: научных, медицинских, пенитенциарных, ритуальных и др.
  19. Лунчан — местность в пров. Гуйчжоу, уезде Сювэнь, где с весны 1508 г. Ван Янмин находился в ссылке в качестве начальника почтовой станции.
  20. Лунчан — юго-западная окраина тогдашнего китайского государства, так что под «севером» в данном случае имеются в виду собственно китайские (ханьские) центральные районы страны.
  21. Сколопендровый склон (Угун-по) — местная гора.
  22. Петух и рис — атрибуты траурной церемонии.
  23. Срединная земля — собственно китайские («внутренние») территории, противопоставлявшиеся «варварскому» («внешнему») окружению.
  24. Доу — мера емкости, в эпоху Мин равнявшаяся 10,74 л.
  25. Чи — мера длины, в эпоху Мин равнявшаяся 31,1 см. «Тело в 7 чи» — постоянный эпитет в китайской литературе, гиперболизирующе представляющий недюжинное телосложение.
  26. Погребение в желудках животных — образ из «Отца-рыбака» Цюй Юаня (см. перевод [259, с. 125]).
  27. «Не различает восток и запад» — определение глупца, дурака.
  28. Ср.: «Родины разные, // Небо — одно». (А.Вознесенский. «Васильки Шагала»).
  29. Согласно традиционным представлениям, душа-хунь, в отличие от идущей в землю души-по, возносится к небесам.
  30. «Гнедой тигр» (цзы бяо) и «узорный дракон» (вэнь чи) — метафорические обозначения превосходных коней.
  31. «Питаются росой, глотают ветер» — реминисценция из гл. 1 «Чжуан-цзы», где описываются святые-духи (шэнь жэнь) [444, с. 4; 191, с. 137; 261, с. 61–62].

Автор:
 

Синология: история и культура Китая


Каталог@Mail.ru - каталог ресурсов интернет
© Copyright 2009-2024. Использование материалов по согласованию с администрацией сайта.