|
Тематический раздел
|
 Китаист Д.Д.Покотиловв начале дипломатической карьеры
Среди дипломатов, оставивших заметный след в истории Российской дипломатической миссии в Пекине с 1861 г. по 1920 г., начиная с министра-резидента Л. Ф. Баллюзека и кончая посланником Н. А. Кудашевым, особое место занимает Дмитрий Дмитриевич Покотилов (1865–1908), прекрасный знаток китайской истории, экономики и культуры[1]. В отличие от своих коллег, выполнявших обязанности главы миссии постоянно либо временно, он отлично говорил по-китайски и в совершенстве владел китайской письменностью позднего средневековья и нового времени, особенно периода правления в Китае маньчжурской династии Цин (1644–1912). Д. Д. Покотилов родился 1 августа 1865 г. в Петербурге в семье военного инженера-строителя, позднее гласного С.-Петербургской думы, состоявшего в 1890–1899 гг. членом городской больничной комиссии[2]. Среднее образование будущий дипломат получил в 3-й военной гимназии и в гимназии при Историко-филологическом институте. Высшее образование дал ему С.-Петербургский университет, где он обучался на факультете восточных языков. Когда он был студентом при кафедре китайского, маньчжурского и монгольского языков, его командировали в степной район близ Астрахани для усовершенствования в калмыцком языке. По окончании университета его как молодого специалиста по Востоку приняли на службу в Азиатский Департамент МИД, предварительно подвергнув экзаменам по пяти предметам, установленным для лиц, избравших дипломатическое поприще. Как свидетельствуют архивные материалы, 19 ноября 1887 г. Д. Д. Покотилов успешно сдал эти экзамены, получив пятерки по всем предметам, при этом написал на предложенные темы два сочинения, из которых одно было посвящено истории Кореи, начиная от VII в. до подписания Кореей в 1881 г. договора с Россией. Чтобы представить содержание и некоторые формулировки экзаменационной работы, написанной Д. Д. Покотиловым о Корее, достаточно обратиться к ее нескольким пассажам, приводимым ниже: «Корея благодаря своему географическому положению между двумя сильными державами – Китаем и Японией должна была сделаться яблоком раздора между ними и служить ареною страшных драм, порождаемых азиатскими войнами. Действительно, история корейского народа писана его кровью. Начиная с VII в. по Р.Х., Корея подвергалась нашествиям то китайцев, то японцев и неизменно платила дань одним из них, а иногда тем и другим. Когда маньчжуры в ХVII в. начали свое наступательное движение на [минский] Китай, они тоже в свою очередь обложили Корею данью, несмотря на то, что она уже платила дань Китаю и Японии. Имея в виду такого рода отношения Кореи к её могущественным соседям, нетрудно уяснить себе тот характер ее запутанности [статуса] и замкнутости, которые сделали эту страну недоступной для иностранцев до самого последнего времени… В продолжении своих 12-ти вековых столкновений с Кореей Китай не раз имел случай завладеть ею окончательно, однако и здесь Китай предпочел следовать своей всегдашней политике в отношении мелких государств, его окружающих. Он и ныне считает более целесообразным держать их скорее в номинально-вассальной зависимости, чем брать на себя полную ответственность за их благополучие. При нынешней маньчжурской династии зависимость Кореи от Китая всё более и более ослабевала. Наконец, в 1866 г. на запрос, сделанный французским посланником пекинскому правительству по поводу избиения французских миссионеров в Корее, китайское правительство официально заявило, что Корея самостоятельна. Заявлением этим 10 лет спустя воспользовались японцы и заключили с Кореей договор на основах полного равенства [обеих сторон]. По этому договору японцам был открыт порт Фусан… Для ослабления японского влияния Китай [после колебаний] решился ввести Корею в общение с европейскими государствами, вполне рассчитывая, что их ревнивое недоверие друг к другу будет лучшей гарантией. В результате такой политики Китая состоялось заключение Кореей в 1882 г. договора с Северо-Американскими Соединенными Штатами. Примеру американцев последовали один за другим англичане и немцы. В 1881 г. и Россия заключила договор с Кореею»[АВПРИ, ф. ДЛС и ХД, оп. 713, д. 285, п. 1, л. 67–68][3]. В декабре 1887 г. Д. Д. Покотилова направили в Китай студентом Российской дипломатической миссии в Пекине, что позволило ему, помимо совершенствования в восточных языках, заняться основательной подготовкой к консульской службе. В мае 1889 г. он посетил монастыри в районе почитаемой буддистами горы Утайшань в провинции Шаньси, а в апреле 1891 г. его назначили управляющим российского консульства в Фучжоу (пров. Фуцзянь), где он оставался до октября 1892 г. О добросовестном и дотошном до мелочей исполнений им консульских обязанностей свидетельствуют его подробные донесения в Азиатский Департамент МИД, основанные на тщательном и критическом отборе сведений из газеты «Цзинь-бао» и других источников. Эти данные преимущественно сообщают о ситуации и действиях провинциальных китайских властей на Тайване, ставшем уже в 70-х гг. объектом японской вооруженной агрессии. По возвращении из Китая в Петербург Д.Д. Покотилов в 1893 г. продолжал службу в Азиатском Департаменте. Шесть лет, проведенных им в напряженной и кропотливой работе над китайскими и монгольскими историческими сочинениями, не прошли даром. В 1893 г. вышли в свет в Петербурге его два научных исследования в академическом издании. Умелое владение автором восточными текстами свидетельствовало о появлении в России вполне сформировавшегося ученого-востоковеда. Чтобы представить важное значение избранного Д. Д. Покотиловым сюжета для изучения китайской культуры достаточно обратиться к его книге «У-тай, его прошлое и настоящее» [7], где в предисловии было сказано: «Всякому, кто хоть сколько-нибудь интересовался буддизмом вообще и китайским буддизмом в особенности, приходилось, конечно, не раз встречать упоминание о священной горе У-тай, являющейся центром буддизма в Северном Китае и почитаемой обиталищем бога мудрости Вэнь-шу пу-са. Здесь по преданию еще в 1 в. по Р.Х. впервые воссияла в Китае религия Будды, и были построены первые буддийские капища. В настоящую же пору сюда ежегодно стекаются десятки тысяч богомольцев из Монголии и Северного Китая. По приезде своем в Пекин я вскоре задался мыслью совершить поездку на Утай и начал исподволь ознакомляться с источниками, сообщающими сведения об этом, интересовавшем меня, месте. Из европейских сочинений наиболее полное описание Утая и пути туда из Пекина мы находим в интересном исследовании д-ра Эдкинса о религиях Китая. Последние три главы этого труда посвящены описанию путешествия на Утай, совершенного автором осенью 1872 г. Д-р Эдкинс проехал в Утай из Пекина, и именно тою же дорогою, которою пришлось проехать и мне, и свои путевые заметки (с 3 мая по 20 мая 1889 г. – А. Х.) я изложил в форме [его] дневника с 16 октября по 5 ноября. Увлекшись примером почтенного синолога, я также захотел дать наряду с описанием священной горы и дневник моей поездки в Утай из Пекина» [8, с. 1–2]. Сообщая о том, что он (Д.Д. Покотилов. – А. Х.) сравнительно мало пользовался пространной монографией Цин-лян шань-чжи («Описание светлой и прохладной горы», составленной при династии Мин монахом Чжэнь Чэном (переизданной в третий раз при маньчжурской династии Цин в годы правления императора Хун Ли, правившего под девизом Цянь-лун), Д. Д. Покотилов называл среди использованных им наиболее интересные китайские источники для его сюжета. Это видно из следующих пассажей авторского предисловия: «Интересуясь топографическим описанием Утая и историческими данными о времени возникновения на нем монастырей более, чем буддийскими разглагольствованиями о выдающейся святости этих мест и о пользе поклонения им, я предпочел пользоваться сочинением, дающим более подходящий для меня материал. Сочинение это – “Шаньси тун-чжи” (“Описание провинции Шаньси”)… Здесь в 26-м и 171-м цзюанях, трактующих об уезде Утай-сянь, мы находим очень подробное описание Утайской горной группы и сооруженных в этих местах кумирен… Наконец, для исторических и географических справок я постоянно имел под руками “Мэн-гу ю-му-цзи”, эту наиболее полную энциклопедию по современному монголоведению. Приходилось также неоднократно обращаться к большим официальным географиям Юаньской, Минской и нынешней маньчжурской династий» [8, с. 3–4]. О скрупулезной работе Д. Д. Покотилова над этой книгой свидетельствуют исключительно ценные приложения об именах и изображениях 18 лоханов (архатов) (с. 140–142), названия 48 будд (китайских и монгольских) (с. 143–145), а также указатель (с. 143–145). Газета «Новое время» в выпуске от 7/19 мая 1891 г. писала: «На заседании этнографического отделения РГО (под председательством В.И. Ламанского) 3 мая 1891 г. проф. А. М. Позднеев сделал сообщение о новом русском путешественнике по Китаю г-на Покотилова, который уже успел заявить о себе некоторыми работами. Г-н Покотилов ныне предпринял путешествие с этнографическими целями из Пекина в Утайшань («священный пункт буддистов, некоторое подобие Лхассы в Тибете»). Покотилов – первый из русских путешественников в эту «святая святых» Китая. На пути в Утайшань г-н Покотилов сделал много любопытных наблюдений, и как отличный знаток китайского языка добыл ценные материалы, характеризующие быт и нравы поклонников буддизма… Китайцы… в отношении г-на Покотилова явились чрезвычайно любезными людьми. Ему как знатоку Китая, живущему там постоянно уже более трех лет, удалось подметить много этнографических черт». Столь же фундаментально (на основе солидных китайских первоисточников) Д.Д. Покотиловым написана вышедшая в свет в 1893 г. его другая работа: «История восточных монголов в период династии Мин. 1368–1634», о чем позволяют судить, например, приводимые ниже из этой книги только два пассажа: «Народное движение, начавшееся в Китае против ненавистного монгольского ига, успело к 1368 г. охватить южные и центральные провинции империи. Один из наиболее даровитых руководителей восстания, Чжу Юань-чжан, торжественно объявил себя императором, династию свою наименовал “Мин”, а годам своего правления дал название “Хун-у”, т.е. “счастливая война”. В конце того же 1338 г. он из Нанкина быстро двинулся на север. Полководец его Сюй Ди во главе минских войск взял Пекин, и Тогон-Тимур должен был [сначала] бежать в свою летнюю резиденцию – Кайпин» [3, гл. I, с. 1]. Касаясь историографии избранного сюжета, автор указывал в предисловии: «С конца ХIV и до начала ХVII вв., т.е. на протяжении 250 с лишком лет, в истории восточных монголов стоит почти полный непроницаемый мрак… [Поэтому] интересуясь этим периодом, мы обращаемся прежде всего, конечно, к имеющимся у нас двум монгольским историческим памятникам – летописям Санан-Сэцэна и “Алтан-тобчи”. Не подлежит никакому сомнению, что указанными выше двумя монгольскими памятниками далеко не исчерпывается запас монгольской исторической литературы за указанный период, но сколько бы мы не открывали новых летописей и сказаний, все они, несомненно, будут отличаться тем же эпизодическим, легендарным характером. Связать все подобные легенды и составить таким образом хотя сколько-нибудь полную картину исторических событий за время [правления] минской династии можно только путем тщательного изучения всех имеющихся по этому предмету сведений китайских источников» [3, Предисловие, с. I–II]. «Главнейшим и основным моим источником, – указывал исследователь, – была летопись династии Мин – “Мин-ши”… Огромный труд этот, к составлению коего было приступлено вскоре по воцарении маньчжуров, был издаваем не раз. Я пользовался изданием, отредактированным в 1739 г. Из “Мин-ши” мною переведены целиком главы, специально трактующие о монголах и ойратах… Сведения, сообщаемые в этих отделах, дополнены мною из погодной летописи жизни отдельных императоров (“Бэн-цзи”) и из биографий выдающихся государственных людей [деятелей] и полководцев (“Ле-чжуань”). Таких биографий мне пришлось перевести не менее 80… Вообще [же] я постарался воспользоваться всеми источниками, к которым имел доступ, причем не пренебрегал самыми ничтожными сведениями, если только они могли пролить хоть какой-нибудь свет на ход исторических событий. При всем том… остается немало пробелов и неясностей, пополнить и устранить которые удастся только по открытии и разработке новых народных монгольских исторических и литературных памятников» [3, Предисловие, с. III–IV] (по которым можно будет судить о внутренней, духовной жизни монгольского народа в период правления в Китае династии Мин. – А. Х.). Весьма подробной и обстоятельной рецензией (также с набором китайских иероглифов) откликнулся на эту публикацию Д.Д. Покотилова его коллега – китаист Д.М. Позднеев (1865–1937), впоследствии служивший под его началом в качестве заведующего пекинского отделения Русско-Китайского Банка. Сообщая о том, что автор в основу своего исследования положил Мин ши («Историю династии Мин»), рецензент подчеркивал, что ценою огромного труда и знаний Покотилову путем изучения разбросанных исторических сведений удалось свести их в единое целое. Утверждая, что работа Д.Д. Покотилова «выполнена им прекрасно и принятый им [критический] метод – строго научен и совершенно правилен», рецензент высказывал сожаление по поводу того, что исследователь не воспользовался материалами многотомной китайской энциклопедии “Гу-цзинь ту-шу цзи-чэн”, составленной при цинском императоре Сюань Е, правившем под девизом Кан-си. Этот источник рецензент считал «бесспорно лучшим, самым полным… сводом материалов для изучения инородцев китайской империи, в том числе для истории монголов при китайской династии Мин» [2, с. 93, 102]. Начало японо-китайской войны 1894–1895 гг., тесно связанной с вооруженным вмешательством Японии во внутренние дела Кореи, явилось естественным поводом для Д.Д. Покотилова к написанию по горячим следам событий новой книги, посвященной внутреннему кризису Кореи и внешней угрозе ее суверенитету со стороны соседнего государства [6]. В предисловии, написанном в ноябре 1894 г., был дан краткий очерк первых серьезных работ на русском языке об этой стране – с указанием на последующий почти 10-летний вакуум в отечественной историографии. Вот что писал по этому поводу автор книги: «Японо-китайское столкновение, привлекшее к себе внимание всего мира, вызвало и вызывает в Западной Европе множество специальных журнальных статей и очерков. Авторы их, часто непосредственно знакомые с современным состоянием и изучавшие его историю и географию, пользуясь удобным случаем, сообщают давно выработанные ими взгляды или излагают новые данные… Имеющаяся на русском языке литература о Корее при своей малочисленности характеризуется еще и устарелостью и не может быть почти никакой руководящей нити к пониманию текущих событий. “Записки Кигоро о Корее” П. А. Дмитревского отличаются богатством научных данных, представляя собою, кроме того, доселе единственное и драгоценное руководство для транскрипции корейских имен. “Очерки Кореи” Поджио дают также много полезных сведений, но обе эти книги закончены около 10 лет назад. Период нарождающейся новой жизни Востока [особенно для Кореи] слишком значительный, чтобы его можно игнорировать». «Из газетных статей и журнальных обозрений японо-китайского столкновения, – подчеркивал Д.Д. Покотилов, – доселе появляющихся в наших периодических изданиях, хотя некоторые и обнаруживают верность взгляда и основательное знакомство с предметом, но все они отличаются крайнею отрывочностью и отвечают лишь на частные вопросы. Настоящий очерк имеет в виду восполнить указанный пробел в нашей литературе и является посильною попыткой выяснить по возможности обстоятельно современное положение дел на Дальнем Востоке. Автор руководствовался при этом единственным желанием помочь людям, незнакомым с своеобразным строем государственной жизни и ходом политики в далекой Азии, найти путеводную нить к пониманию имеющихся [происходящих] там ныне мировых событий» [5, с. VII–VIII]. Как видно из цитируемого автором указа богдохана, вооруженный конфликт возник при следующих обстоятельствах: В мае текущего года местные бунтовщики устроили беспорядки, и корейский король просил [нас] о присылке войск для подавления восстания. Тогда мы повелели Ли Хунчжану отправить на помощь [королю] войска… Японцы же без всякой причины отправили свои войска, которые внезапно проникли в Сеул… затем их войск прибыло до 10 с лишком тысяч. При этом японцы насильно заставили корейцев переменить систему [традиционного] управления и вообще [жестоко] притесняли народ. Между тем наше правительство оказывает покровительство вассальным государствам, предоставляя им самим ведать их внутренними делами» [5, с. 51]. Одну из истинных причин военного конфликта между цинским Китаем и Японией Д.Д. Покотилов видел в соперничестве Японии с Китаем из-за своего влияния в Корее, но это, по его мнению, не было единственной причиной, «заставившей токийское правительство взяться за меч». Истинную же причину настоящих осложнений между Японией и Китаем, вызванных первою, как писал он, «следует искать гораздо глубже, а именно в некоторых особенностях внутренней политической жизни Японии за последние годы» [5, с. 53]. Судя по всему, это было связано и с ростом воинственных настроений среди ее военной бюрократии. Длительное пребывание Д.Д. Покотилова в Китае и особенно консульская служба в Фучжоу позволили ему собрать ценный материал о состоянии русской торговли в Китае, положенный им в основу своей новой книги. На основе собранных в ходе консульской деятельности статистических сведений и личных наблюдений молодой дипломат после возвращения в Петербург и перехода в 1895 г. в Министерство финансов при содействии своих новых наставников составил и издал аналитический обзор под названием «Китайские порты, имеющие значение для русской торговли на Дальнем Востоке». Он был изложен в двух объемистых томах, из которых второй заключал в себе подробные статистические данные в виде таблиц, составленных автором обзора. Касаясь солидной документальной базы своего феноменального (по богатству представленных сведений) труда, Д.Д. Покотилов, в частности, отмечал: «Материалами [для него] … послужили отчеты консулов в Тяньцзине, Ханькоу, Фучжоу и Шанхае. Немалое значение имел при этом личный опыт составителя, приобретенный им в различных пунктах приморского Китая, где в качестве официального лица он имел постоянные непосредственные сношения с представителями местного коммерческого мира и таким образом мог близко ознакомиться с их интересами, задачами и приёмами торговли, равно как и с общими условиями коммерческого дела в Китае. При этом составитель обзора… старался возможно шире воспользоваться при выполнении своего труда личными наблюдениями». «Здесь, – подчеркивал автор, – подвергнута рассмотрению торговля только тех из китайских портов (открытых для иностранной торговли. – А. Х.), которые имеют прямое значение для коммерческих интересов России. Таковых оказалось 9: 1. Нючжуан, 2. Тяньцзинь, 3. Чжифу (Чифу, или Яньтай), 4. Ханькоу, 5. Цзюцзян, 6. Ичан, 7. Чунцин, 8. Шанхай и 9. Фучжоу. Рассматривая каждый из означенных портов в отдельности, важно отметить [характерные] стороны их жизни и деятельности, важные для России»[1, с. VI; с. II–III]. Анализируя деятельность русских купцов в Ханькоу, Д.Д. Покотилов отмечал, что «одною из причин успешности экспортных операций тамошних русских домов является принятая ими система закупок: они не следуют примеру своих западноевропейских конкурентов, и не откладывают своих [деловых] операций до времени открытия сделок на чайном рынке, где все европейские купцы поневоле оказываются более или менее в руках чайных маклеров, а запасаются товаром заблаговременно, отправлял своих агентов в [соседние] горы на чайные плантации и туземные фабрики для закупки чайного листа на месте его производства или даже на корню. Система эта создает для русских торговых домов независимое положение и гарантирует им полную возможность воздерживаться от той спекулятивной горячки, которая начинается при открытии чайного рынка» [1, ч. 1, с. 47]. Говоря о будущности русской торговли в Китае и связывая ее с особенностями характера русского человека, Д.Д. Покотилов называл одну из черт русского характера, которая, по его мнению, в значительной мере обеспечивала россиянам успех в ведении торговли в Восточном Китае. «Если мы, русские, – отмечал он, – не обладаем теми коммерческими способностями, которые обеспечили успехи на Дальнем Востоке англичан, а в последние годы и немцев, то у нас зато имеется другая драгоценная способность – умение приспосабливаться к местным обстоятельствам и быстро осваиваться с нравами, обычаями и языком того народа, с которым приходим в соприкосновение [в странах Азии]» [1, ч. 1, с. 140]. Перспективы будущего развития русской торговли в Китае автор обзора связывал с окончанием строительства Транссибирской железной дороги, о важном значении которой он неоднократно упоминал в своих различных публикациях, в том числе в статьях, появившихся в «Вестнике финансов, промышленности и торговли» (в номерах 45 и 46 за 1894 год), изданных в том же году в виде объемистой брошюры. В ней по этому поводу было сказано следующее: «Постройка великого рельсового пути, способная оживить обширный и доселе почти девственный край, создать новые потребности и пробудить богатую естественную производительность Сибири, ставит в настоящее время на очередь вопрос о выяснении условий будущей экономической жизни этого края. «В современной истории проведение сплошной через всю Сибирь железной дороги является единичным по грандиозности фактом, но некоторою аналогию с ним представляет сооружение англичанами канадской железной дороги. Последняя построена не столько для создания новых потребностей [страны], уже существовавших, сколько для создания новых потребностей обширного и почти пустынного края. Она строилась по инициативе правительства и была начата при самых неблагоприятных материальных условиях… В тех же самых условиях стоит и наш сибирский путь, с тою разницею, что он далеко превосходит канадскую дорогу и своими размерами и затруднениями по сооружению» [4, с. 1]. С переходом молодого дипломата в 1894 г. на службу в Министерство финансов, где его причислили к общей канцелярии министра С. Ю. Витте, Д.Д. Покотилов продолжал выполнять дипломатические функции, будучи командирован снова в Китай в качестве финансового агента, назначенного в 1895 г. директором Русско-Китайского Банка. Его последующая деятельность протекала в тесной связи с внешнеполитическим ведомством вплоть до назначения его российским посланником в Пекине в 1905 г. Это явствует, например, из сравнения двух сообщений С.-Петербургского телеграфного агентства, опубликованных популярной газетой «Новое время» 14/27 и 15/28 апреля 1905 г. Так, в номере от 14/27 ч. давалась такая характеристика Д.Д. Покотилову в период, предшествовавший его назначению российским посланником в Пекине: «Телеграммой из Пекина СПб. телеграфное агентство сообщило о назначении нашим пекинским посланником на место [П. М.] Лессара Д.Д. Покотилова … С Дальним Востоком вообще и с Китаем в особенности Д.Д. Покотилов основательно познакомился, будучи доверенным агентом Министерства финансов в Пекине с того самого времени, когда по окончании японо-китайской войны Россия сблизилась с Китаем и вступила с ним в целый ряд договорных отношений (учреждение Русско-Китайского Банка, концессия на постройку Восточно-китайской ж.д. [КВЖД], аренда Квантунской области [в Маньчжурии] с Порт-Артуром и т.д.). Как известно, в этот период времени Министерство финансов стояло особенно близко к [международным] делам Дальнего Востока, и все сношения с Китаем производились при ближайшем его участии. А Д.Д. Покотилов всё это время был в Пекине доверенным представителем Министерства финансов. Через его посредство велись все переговоры и сношения с [ныне] покойным Ли Хунчжаном и другими сановниками богдохана, так что он имел широкую возможность близко познакомиться с характером, составом и всем антуражем всех дипломатических миссий в Пекине. Но вместе с тем г-н Покотилов, действуя исключительно под руководством [ныне] бывшего министра финансов статс-секретаря Витте прошел практическую школу совсем иного характера, чем та, в которой готовятся наши дипломаты, делая карьеру в порядке [ранговой] постепенности [при повышении по службе]. Д.Д. Покотилов в качестве доверенного агента Министерства финансов приобрел себе репутацию энергичного человека, искусного и весьма сведущего в делах Дальнего Востока. С такими качествами он останется, надо полагать, на высоте важного и чрезвычайно ответственного положения, которое принадлежит русскому посланнику в Пекине, особенно при настоящих обстоятельствах [в России и за её пределами]». Примечательно, что при такой характеристике Д.Д. Покотилова редакция «Нового времени» в следующем номере от 15/28 апреля сочла необходимым сделать (в разделе «хроники») нижеследующее дополнение о его службе в начале своей карьеры во внешнеполитическом ведомстве со ссылкой на сообщение того же С.-Петербургского телеграфного агентства в связи с замечанием этой газеты на то, что Д.Д. Покотилов «не из русской дипломатической школы»: «С.-Петербургское агентство сообщает, что г-н Покотилов начал службу именно по линии МИД, в Азиатском Департаменте в 1887 г. и затем в течение шести лет состоял при нашей [дипломатической] миссии в Пекине, где и приобрел свои обширные познания в делах Дальнего Востока. Возвратившись в С.-Петербург и возобновив прежнюю службу в упомянутом центральном учреждении, он только в 1894 г. как знаток Китая был приглашен на службу по Министерству финансов, которое в то время старалось привлечь к своей деятельности лиц, хорошо осведомленных в делах Дальнего Востока. С тех пор Д.Д. Покотилов, находясь в Пекине, не прекращал своих близких отношений с МИД». Из вышеизложенного нельзя не видеть, как добросовестно и результативно работал молодой дипломат Д.Д. Покотилов, умело и успешно совмещая выполнение консульских обязанностей с активной научной деятельностью, о чем свидетельствуют его статьи и книги, основанные на его глубоком знании истории, экономики и культуры Китая в ранний период своей дипломатической карьеры в этой необычной для многих иностранцев стране. Приложение 1. Копия донесения управляющего консульством в Фучжоу Д.Д. Покотилова российскому посланнику в Пекине от 31 мая/12 июня 1891 г. «Вашему Высокородию уже, без сомнения, известно, что указом богдохана от 27 минувшего апреля на остров Формоза (Тайвань) назначен новый губернатор Шао Ю-лянь. Лю Мин-чуань же уволен по болезни в отставку. Не лишним считаю сделать по этому поводу хотя бы краткий очерк деятельности бывшего губернатора, управление коего Формозою может считаться эпохою в истории этого острова уже по одному тому, что он был его первым самостоятельным администратором. До последней франко-китайской войны Формоза представляла собою лишь скромную область соседней провинции Фуцзянь и управлялась даотаем, находившимся в полной зависимости от высших провинциальных властей. Эти же последние смотрели на Формозу как на полудикий, захолустный остров и ограничивались редкими посещениями его, причем единственным осязательным результатом таких поездок являлись трогательные донесения в Пекин с подробным изложением страданий, которые испытывали высокие путешественники во время их переездов через бурный Формозский пролив. С открытием же в 1884 г. франко-китайской войны на Формозу сразу было обращено всеобщее внимание благодаря тому, что остров этот стал одним из главных центров военных действий. Хотя на этот раз нападение французов и обошлось для него сравнительно благополучно, однако китайское правительство не могло не сознать, что оно относилось до тех пор с преступною небрежностью к Формозе и рисковало – при первом серьезном нападении внешнего врага – потерять этот остров, что могло бы весьма неблагоприятно отозваться и на безопасности соседних прибрежных областей Китая. Став на эту точку зрения, пекинское правительство решило обратить на Формозу серьезное внимание и прежде всего нашло необходимым сделать из нее самостоятельную провинцию под управлением независимого губернатора. Самым подходящим кандидатом для этого вновь создаваемого поста был, весьма естественно, признан доблестный защитник Формозы от французов Лю Мин-чуань. Назначение это, казавшееся в свое время наиболее разумным и поддержанным всесильным Ли Хун-чжаном, не замедлило, однако, вызвать в некоторых слоях чиновного мира неудовольствие – главным образом благодаря тому, что Лю Мин-чуань, будучи военным, не считался, с китайском точки зрения, достаточно компетентным для занятия ответственной должности губернатора. Неудовольствие это нашло себе сторонников даже среди непосредственных подчиненных вновь назначенного администратора на самой Формозе и оказало достаточно вредное влияние на деятельность Лю Мин-цюаня во всё время его управления островом. Начав свою карьеру победами над нападавшими французами, новый губернатор задался мыслью продолжить её не менее блестящим образом, и это желание отличиться – совершить что-то из ряда вон выдающееся – проходит характеристичной чертой чрез всю историю деятельности Лю Мин-чуана на острове. Почти немедленно по прибытии к месту служения он счел необходимым основать себе новую резиденцию. Предпочитая север острова югу, где находился прежний административный центр Тайвань-фу, или Тайнань-фу, Лю Мин-чуань избрал своим местом жительства г. Тайбэй-фу, причем мотивом для такого перемещения выставлено было выгодное положение этого последнего пункта, лежащего невдалеке от наиболее удобного на Формозе порта Цзилун. Возможно предположить, однако, что в то же время новым губернатором руководило также и желание удалиться от непосредственного соседства чиновников – старых резидентов Формозы, которые, как я уже упомянул, составляли ему нечто вроде оппозиции. Избрав себе резиденцию, губернатор не счел, однако, возможным удовольствоваться, хотя бы на время, старым городом Тайбэй-фу и тотчас же стал строить рядом с ним новый. Выложены были каменные стены окружностью от 5 до 6 верст и вышиною приблизительно в две сажени и распланированы улицы. До поры, до времени город этот представлял собою лишь ряд разделенных на участки и окруженных стеною рисовых полей, среди коих там и сям возвышались кое-какие постройки, служившие помещениями для казенных присутственных мест. В голове Лю Мин-чуаня не было недостатка в блестящих и оригинальных планах. Взяв под свое особое покровительство порт Цзилун, новый губернатор стал выказывать нарочитую заботливость об его будущности. Он задумал, во-первых, соединить его с Шанхаем линиею быстроходных 15-ти узловых пароходов, которые с этою целью и были немедленно же заказаны в Англии. В Цзилун была проведена колесная дорога из города Туату-тин, главного чайного центра в Северной Фомозе, и, наконец, назрел план о сооружении железной дороги до Тайбэй-фу. Не успела мысль эта появиться в голове энергичного губернатора, как он уже принялся за осуществление её: выписал инженеров для производства взысканий и сделал весьма значительные заказы. Вместе с тем Лю Мин-чуань озаботился и телеграфным соединением своих владений с материком. Осенью 1887 г. проложен был кабель из Фучжоу в Тамсуй. Для этой цели был приобретен в Англии специально приспособленный для прокладки кабелей пароход, которым и исполнен был этот заказ предприимчивого губернатора. Уже та лихорадочная поспешность, с которой проводились Лю Мин-чуанем все перечисленные выше нововведения, обнаруживает, конечно, достаточно ясно цель, с какою собственно всё это делалось. Новый губернатор хотел поразить всех своею энергиею и неустанною деятельностью. К сожалению, однако, помимо этих блестящих подвигов, деятельность эта была мало чем замечательна, а главное мало удовлетворяла местным потребностям. Борьба с туземным населением острова, занимающим, как известно, всю восточную часть Формозы, велась тем же примитивным способом, и не было сделано никаких попыток ни к упрочению китайской колонизации в этой дикой части Формозы, ни к сближению с туземцами тем или иным путем. Дикари продолжают сидеть в своих трущобах, постоянно угрожая нападениями на пограничные китайские поселения. Нередко появляясь под стенами какого-нибудь захолустного уездного городка, начальник коего, не имея в своем распоряжении ни одного вооруженного защитника, часто бывает вынужден принимать этих непрошенных посетителей как дорогих гостей и даже устраивать в их честь угощения; одним словом, он разыгрывал роль, далеко не соответствующую тому достоинству, которое должно поддерживать китайское правительство в этих местах. Только когда дикари делались уж слишком дерзкими и назойливыми, то набиралось значительное китайское войско и предпринимались против них походы, редко, впрочем, приводившие к желаемым результатам, т.к. туземцы, не принимая с китайцами открытого боя, отступали в свои местные чащи и, заманив туда неприятеля, вели с ним жестокую партизанскую войну. Достаточною иллюстрациею действий Лю Мин-чуаня против островитян [аборигенов], является обнародованный им приказ с назначением цены за каждого убитого дикаря. Само собою разумеется, что мера эта имела весьма печальные последствия и была причиною многих совершенно лишних и ненужных жестокостей. Не хлопоча о колонизации мало доступной восточной части острова, Лю Мин-чуань не выказывал, по-видимому, особенной заботливости и об улучшении быта старых поселенцев в западной, китайской половине Формозы. Первым его делом по вступлении в управление было производство новых обмеров всей обработанной земли на острове, причем составлены были новые таблицы (кадастры) земельного обложения. Прямым результатом этой меры явилось увеличение суммы поземельных налогов почти в три раза. Не подлежит никакому сомнению, что достигнуто это было не только обложением вновь обработанных земель, не вошедших в прежние списки, но также и повышением самой нормы обложения с каждой земельной единицы. Такое единовременное увеличение поземельной подати не могло, конечно, благотворно отозваться на развитии хозяйства китайских колонистов. Оправдать такой образ действий можно только настоятельной нуждой в деньгах, которую постоянно испытывал формозский губернатор. Это хроническое безденежье Лю Мин-чуаня, так не вязавшееся с его широкими смелыми замыслами, и заставляло его нередко прибегать к мероприятиям, которые и составляют отрицательную сторону его деятельности на острове. Действительно, пока деньги были, всё шло прекрасно. Лю Мин-чуань продолжал осуществление своих фантазий, удивляя неустанною энергиею всех своих отечественных и иностранных поклонников, причем никто, по-видимому, не задавался серьезно вопросом, насколько своевременны и целесообразны были все затеи губернатора в виде железных дорог, быстроходных пароходов, кабельных сообщений и т.п. Весьма скоро выяснилось, однако, что окупаться все эти выгодные якобы предприятия будут еще не скоро, а между тем [они] лишь требовали постоянных и весьма значительных затрат. Рассчитывать на денежную помощь от центрального правительства Лю Мин-чуань не мог: он отлично сознавал, что стоит ему только заикнуться в Пекине, где, кстати сказать, начинали уже ожидать кое-каких практических и осязательных результатов [от] его мероприятий, о необходимости денежной поддержки, как весь престиж его в столице должен неминуемо и немедленно упасть. Видя себя в таком критическом положении, губернатор и начал проводить ряд оригинальных мер, которые и послужили причиною его столкновений с центральным правительством. Не предвидя барышей от занятой им линии быстроходных пароходов между Шанхаем и Цзилуном, Лю Мин-чуань возымел мысль продолжить эту линию по двум направлениям – на север до Тяньцзиня и вверх по Янцзыцзяну до Ханькоу, что значило бы, конечно, составить конкуренцию уже существующей линии здесь линии китайской компании «China Merchants Co». Весьма естественно, что он встретил в этом деле упорную оппозицию со стороны мандаринов, заправлявших делами этого товарищества, во главе коих стоит сам могущественный Ли Хун-чжан. Эта неудача не заставила, однако, Лю Мин-чуаня пасть духом. Он тотчас же начал изыскивать другие способы для пополнения своей быстро пустеющей казны. Видя, как высоко ценится европейскими коммерсантами камфора, правильное добывание коей на Формозе началось именно за время его управления, изобретательный губернатор задумал, вопреки всем постановлениям договоров, сделать этот продукт предметом государственной монополии. В высшей степени любопытно проследить те уловки, к которым прибегал Лю Мин-чуань, при проведении этого дела для того, чтобы укрыться от вполне законных и основательных протестов как местных консулов, так и иностранных представителей в Пекине. Официально соглашаясь со справедливостью приводимых доводов, Лю Мин-чуань выказывал, однако, весьма мало стремления подчиняться им. Эта тактика формозского губернатора является характерным примером той легкости, с которою китайские местные власти могут при желании уклоняться от исполнения самых категоричных представлений центрального правительства. Получив из Пекина приказание уничтожить затеянную им противозаконную монополию, Лю Мин-чуань, придравшись к довольно туманно выраженному месту договоров, предъявил к иностранным купцам требование, чтобы они везли закупленные ими внутри [острова] товары через особо устроенные им заставы, причем эти последние поставлены были как раз в такие условия, через которые камфору по дальности дороги везти было невозможно. Когда после невероятных усилий иностранным купцам удалось добиться отмены этого постановления, Лю Мин-чуань запретил туземным производителям камфоры принимать от европейцев денежные авансы, предлагая им обращаться за деньгами в местные казенные учреждения. Это распоряжение, очевидно, также исключало возможность для иностранцев заниматься камфорной торговлей, т.к. производители принуждены были запродавать свой товар тем, от кого они пользовались авансом, т.е. казне. При постоянном стремлении к увеличению своих денежных средств Лю Мин-чуань еще раз пришел в столкновение с центральным правительством. На этот раз дело вышло из-за того, что, занявшись разработкою цзилунских угольных копий, губернатор стал слишком самостоятельно хозяйничать в них, поручая их эксплуатацию лицам своего выбора, не спрашивая позволения в Пекине, где, по-видимому, сановники имели свои виды на это выгодное дело. Это последнее самовольство и послужило причиной его падения. Результаты слишком пятилетней деятельности Лю Мин-чуаня на Формозе отличаются совершенно отрицательным характером: население оказывается истощенным непомерными налогами, многие жители, не желая платить поборов, побросали свои поля и занялись разбоем; торговля [оказалась] в застое – главным образом благодаря невозможности доставлять с достаточною безопасностью товары из портов внутрь страны и обратно. В таком именно неутешительном свете представляется положение дел на Формозе в отчете английского консула в Тайнань-фу г-на Уоррена за 1889 год. Ввиду всего вышеизложенного можно лишь выразить надежду, что новый губернатор Шао Ю-лянь, человек, по-видимому, опытный и просвещенный, побывавший в Европе и приходивший неоднократно в столкновение с иностранцами в бытность шанхайским даотаем, сумеет исправить ошибки своего предшественника и с большею расчетливостью воспользоваться значительными естественными богатствами острова». АВПРИ, ф. Тихоокеанский стол, оп. 487, 1887-1902, д. 1426, л. 5–10. 2. Донесение управляющего российским консульством в Фучжоу Д.Д. Покотилова в Азиатский департамент МИД (1/13 ноября 1891 г., № 118) «Указом богдохана от 27 апреля с.г. на остров Формоза назначен новый губернатор Шао Ю-лянь. Перед выездом своим из Пекина к месту служения сановник этот счел необходимым представить императору доклад, напечатанный в Пекинской официальной газете “Цзин-бао” от 12/24 минувшего октября. Интерес этого документа, перевод с коего имею честь представить при сем в Азиатский департамент, заключается в том, что Шао Ю-лянь, уже близко знакомый по прежней своей службе с положением на Формозе, указывает на наиболее значительный недостаток [кадров] администрации в этой вновь образованной провинции. Таким недостатком является, по мнению губернатора, полное отсутствие на острове сколько-нибудь способных чиновников, которые могли бы оказаться деятельными и достойными помощниками. Штат формозских служащих, как видно из того же доклада, пополнялся до сих пор лицами, которые по разным причинам не могли найти себе дела в другом месте. Сознавая всю важность и разносторонность задач, предлагавшихся новому администратору в этой отдаленной провинции, Шао Ю-лянь заранее озаботился подысканием себе надежных сотрудников. Такая предусмотрительность нового губернатора, а также и прошлая его служебная деятельность дают нам, по-видимому, право рассчитывать, что он окажется на высоте своей задачи. В донесении своем имп. Поверенному в делах в Пекине от 31 мая с.г. за № 67, копия с коего мною представлена в Департамент 20 июня, я уже попытался дать краткий очерк деятельности бывшего губернатора Лю Мин-чуаня. Можно надеяться, что, не оставляя широких замыслов своего предшественника, Шао Ю-лянь выкажет при проведении их в исполнение благоразумную умеренность, а также обратит преимущественно серьезное внимание на более насущные и неотложные потребности Формозы и ее населения». АВПРИ, там же, л. 12. 3. Донесение управляющего консульством в Фучжоу Д.Д. Покотилова в Азиатский департамент МИД (2/14 марта 1892 г.) «Новый формозский губернатор Шао Ю-лянь вступил в управление вверенным ему краем 13 ноября минувшего года и тотчас же ему пришлось заняться умиротворением диких инородцев острова, нанесших как раз перед его приездом несколько чувствительных поражений китайским войскам. В Пекинской официальной газете “Цзин-бао” от 22-го января с.г. напечатан доклад сановника Шао Ю-ляня с изложением подробностей об этом движении среди туземного населения Формозы. Началось оно уже в апреле 1891 г., причем инородцы производили летучие набеги на поселения Дакэ-кань, Сань-цзяо-юн и Шуан-чи-коу, расположенные в северной части острова, в пределах области Тайбэй-фу. Набеги эти сопровождались зверскими убийствами китайских колонистов. Посланный против дикарей [аборигенов] отряд действовал крайне медленно и нерешительно. Поймано было всего четыре инородца, которых тотчас же казнили, и сожжен один из их поселков – Масу. Всё это только более ожесточило дикарей, которые с бóльшими против прежнего силами продолжали производить набеги на китайские деревни, искусно устраивая засады, из которых быстро и неожиданно нападали на китайских поселян и солдат. Дерзость их дошла, наконец, до того, что они стали угрожать укрепленным пунктам и складочным магазинам китайцев. Ввиду недостаточной численности войск в неспокойных местностях исполнявший должность губернатора Шэнь Ин-куй отправил в Дакэ-кань значительные подкрепления под начальством опытного командира. Инородцы временно успокоились и некоторые жители из их поселков выразили покорность. Затишье это продолжалось, однако, не долго. Во второй половине ноября, воспользовавшись оплошностью одного из китайских офицеров, зашедшего со своим отрядом слишком далеко в незнакомую местность, “дикари” собрались большими массами и отрезали его от главных сил и складов провианта. Положение китайцев было крайне критическое и спастись им удалось только благодаря прибытию вспомогательного отряда, с трудом прорвавшегося через сплошную неприятельскую цепь. Соединенным силам удалось обратить в бегство полчища инородцев и возвратить девять из захваченных ими укрепленных пунктов. В последовавших за сим стычках с ними китайцы далеко не всегда оставались победителями. В битвах при Хэвэнь-тине и Цзябань-шани они потерпели значительные поражения и потеряли немало людей убитыми и ранеными. В общем, картина представляется весьма неутешительною, и новый губернатор доносит, что во избежание осложнений он распорядился удвоить военные силы в беспокойных пунктах, предписав Лин Чао-дуну двинуть туда все подведомственные ему отряды. Настоящий доклад сановника Шао Ю-ляна носит на себе отпечаток правдивости и искренности, которые обыкновенно отсутствуют в китайских официальных документах. Губернатор совершенно откровенно констатирует неудачи китайских войск и не скрывает поражений, понесенных ими от инородцев. Весьма возможно, впрочем, что он нарочно старается изобразить положение дел в наиболее мрачных красках, дабы ярче обрисовать затем свои собственные будущие успехи». АВПРИ, там же, л. 16–17. 4. Донесение управляющего консульством в Фучжоу Д.Д. Покотилова в Азиатский департамент МИД (12/24 июня 1892 г.) «В дополнение к донесению моему от 2/14 марта с.г. за № 19 долгом считаю сообщить ныне некоторые подробности об операциях китайских войск против формозских инородцев за истекшую зиму и весну. Сведения эти почерпнуты мною из доклада губернатора Шао Ю-ляня, напечатанного в Пекинской официальной газете “Цзин-бао” от 5/17 мая с.г. В вышеупомянутом донесении моем сообщается, между прочим, что губернатор счел необходимым отправить на театр военных действий значительные подкрепления под начальством даотая Лин Чао-дуна. Между тем по прибытии этого вспомогательного отряда положение дел стало критическим, и китайским войскам, окруженным со всех сторон, грозила самая печальная участь. 22-го декабря м.г. Лин Чао-дун, наконец, достиг Да-кэ-каня, и вскоре после этого произошла стычка в местечке Цзябань-шань, где погибло 50 инородцев. Успех этот имел следствием непродолжительное затишье, давшее китайцам возможность несколько оправиться и позаботиться об укреплении своих позиций. До весны, однако, никаких решительных операций не было ввиду непрерывных дождей, испортивших дороги и сделавших почти невозможными какие-либо сообщения. Наконец, 25 марта Лин Чао-дуну удалось нанести “дикарям” решительное поражение близ укрепления Хэвэнь. Потеряв много людей убитыми и ранеными и между ними одного из своих предводителей – Яо-вэй-а-вэна, инородцы смирились и выдали китайскому командиру в качестве заложников своих главарей. Губернатор тотчас же распорядился произвести следствие о причинах, вызвавших движение среди дикарей и обратил внимание на устранение всяких поводов к неудовольствию с их стороны на будущее время. Оказывается, что главными виновниками последних столкновений были сами китайцы-колонисты, которые систематически раздражают своих соседей-туземцев острова произвольными захватами их земель и другими беззакониями. Немало способствовали возникновению подобных недоразумений и переводчики, поселявшие из-за корыстных видов раздор между колонистами и туземцами. Надо надеяться, что меры, принятые губернатором, окажутся целесообразными и устранят, по крайней мере, возможность возникновения кровавых столкновений, очень недешево обходящихся казне и крайне вредно отзывающихся на развитии камфорной промышленности, которая только что начала развиваться в истекшем году». АВПРИ, там же, л. 18–19. Сокращения АВПРИ – Архив внешней политики Российской империи Литература 1. Китайские порты, имеющие значение для русской торговли на Дальнем Востоке. С приложением подробных статистических таблиц. Составлено Д. Покотиловым под ред. Д. Ф. Кобеко и П. М. Романова. Ч. 1–2. СПб., 1895. 2. Позднеев Д. К вопросу о пособиях при изучении истории монголов в период Минской династии [по поводу книги Д. Покотилова. История восточных монголов в период династии Мин. 1368–1634 (по китайским источникам)]. СПб.: Тип. имп. Академии Наук, 1893. Отд. оттиск из «Записок Восточного Отделения имп. РАО». Т. IХ, с. 93–102. 3. Покотилов Д.Д. История восточных монголов в период династии Мин. 1368–1634 (по китайским источникам). СПб.: Тип. Имп. Академии Наук, 1893. 4. Покотилов Д.Д. Канадская тихоокеанская железная дорога и влияние, оказанное ею на рост экономического благосостояния Канады. СПб., 1894. 5. Покотилов Д.Д. Корея и японо-китайское столкновение. СПб., 1894. 6. Покотилов Д.Д. Корея и японо-китайское столкновение. С картою Кореи. СПб., 1895. 7. [Покотилов Д.Д.] У-тай, его прошлое и настоящее. Отчет о поездке, совершенной в мае 1889 г., Д. Покотилова, действ. члена РГО. СПб., Тип. имп. Академии Наук, 1893. 8. Покотилов Д.Д. Утай, его прошлое и настоящее // Записки имп. РГО по общей географии. Т. ХХII, № 2, СПб., 1893. С. 1–140. 9. Хохлов А.Н. Подготовка кадров для российской консульской службы в Китае (студенты-стажеры при Российской миссии в Пекине) // Российская дипломатия и современность. Материалы научно-практической конференции, посвященной 450-летию Посольского приказа. 29 октября 1999 г. М., 2001. Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XLI научная конференция / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Вост. лит., 2011. – 440 с. – (Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 3 / редкол. А.А. Бокщанин (пред.) и др.). – ISBN 978-5-02-036461-5 (в обл.). С. 155-168.
Автор: Хохлов А.Н. |
Новые публикации на Синологии.Ру Император и его армияТоумань уходит на север: критический анализ сообщения «Ши цзи» Роковой поход Ли Лина в 99 году до н. э.: письменные источники, географические реалии и археологические свидетельства Азиатские философии (конференция ИФ РАН) О смысле названия знаменитой поэмы Бо Цзюй-и Чан-хэнь гэ |
