«Мы все поддержали мнение… о том, что китайская история является частью мировой»

К проблеме изучения истории Китая в России в XIX – первой половине ХХ вв.
 
Научные знания и общественные представления об истории Китая в нашей стране формировались на протяжении длительного периода. Первые же ученые-китаеведы появились в России в начале XVIII в. В это время из Кенигсберга пригласили в Петербург выпускника Лейпцигского университета Готлиба Зигфрида Байера, ставшего известным синологом, но так и не выучившего русский язык. Первым русским китаеведом стал воспитанник школы монгольского языка в Иркутске и ученик Российской Духовной миссии в Пекине переводчик и преподаватель китайского языка Илларион Калинович Рассохин (Россохин). Однако все отечественное китаеведение в XVIII в. сводилось к практическому изучению китайского языка или знакомству с китайской культурой в рамках «ориентальных языков и древностей».
 
К началу XIX века российское общество было знакомо с историей Китая в основном через труды западноевропейских синологов, главным образом миссионеров. В печатавшихся в России переводных работах господствовал некритический подход и представление о том, что история соседней страны прекрасно изучена и хорошо известна. Например, в опубликованном в конце XVIII в. «Историческом и географическом описании Китайской империи» заявлялось: «В рассуждении истории никакой народ не был так рачителен, как китайцы в описании происшествий в их отечестве. Почему в исторических их книгах можно читать все случившееся от самого первого Императора. Китайцы в том еще пред всеми преимущество имеют, что в истории своей сохраняют совершенное беспристрастие, описывая деяния своих Государей точно так, как они по достоинству должны быть преданы, добрыми и славными, злыми и поносными, без всякой лести»^[1]. В изданной в 1824 г. в Санкт-Петербурге известной работе Е. Тимковского «Путешествие в Китай через Монголию» говорилось: «Ни об одной стране Азии не было писано Европейцами столь много, сколько об отдаленном Китае. Говоря ныне о сей земле, весьма трудно открыть какие либо предметы совершенно новые, подробности необыкновенные: ибо ни одно Государство в течение веков, не подвергалось меньшему изменению в своих обычаях, законах и языке, как сия Империя». Неоднократно посещавший Китай, знаток этой страны знаменитый мореплаватель И.Ф. Крузенштерн тоже заявлял, что о Китае написано столь много, что «весьма трудно уже сказать о нем что-либо новое».
 
С начала XIX в. началось активное изучение истории Китая русскими синологами. В начале XIX в. ведущим китаеведом в России стал П.И. Каменский, избранный в 1819 г. членом-корреспондентом Академии наук по разряду литературы и древностей Востока, бывший членом Парижского Азиатского общества и других европейских научных организаций. Позднее, после возвращения из Пекина признанным лидером и непререкаемым авторитетом российского китаеведения стал Н.Я. Бичурин (Иакинф), которого избрали в 1828 г. членом-корреспондентом Академии наук по разряду литературы и древностей Востока. В трудах отечественных исследователей стали преобладать критические взгляды на устоявшиеся представления об истории Китая. Яркий тому пример, труды П.И. Каменского (архимандрита Петра). В частности, в работе «Порядок сведения 1-й Книги, поданной в Государственную Коллегию Иностранных дел, переведенную с Китайского и Маньчжурского языков» он пишет: «Многие древние китайские историки без надлежащих, в истории нужных оснований и без должной критики, древнейшие предания соплетен различные монархии с коей полагали начала…»^[2]. П.И. Каменский утверждал: «Понеже ученость их суха... Преподается история нелепостями изгаженная»^[3].
 
С первой половины XIX в. многие отечественные исследователи изучали различные периоды истории Китая. Профессор Харьковского университета М.М. Лунин в 1839 г. написал «Взгляд на историографию древнейших народов Востока. Китай». Сын сельского священника М.Д. Храповицкий изучал историю Цинской империи, поднимая вопросы экономической истории и народных восстаний^[4]. Тем не менее, в этот период китаеведение не только развивалось вокруг изучения языка и переводов китайских работ, но этим в основном и ограничивалось. История Китая не вошла в российском образовании в общий курс всеобщей истории. Древняя история в университетском курсе начиналась с «истории восточных народов, принадлежащих к культуре нашей всемирной истории», к которой относились египтяне, эфиопы, израильтяне, прочие семитские и иранские народы. Но курсы по истории Китая все же появились в учебных заведениях России. Например, член-корреспондент Санкт-Петербургской Императорской академии наук по разряду литературы и древностей Востока П.И. Каменский в начале XIX в. читал курс по современной истории Китая в Санкт-Петербургской духовной академии. В 1838 г. работал учителем истории и географии при Петербургском Рождественском училище талантливый, но не очень известный по причине противостояния с Н.Я. Бичуриным китаевед З.Ф. Леонтьевский. Среди наиболее талантливых востоковедов, выпускников Казанского университета, был А.И. Артемьев, кандидат китайской словесности, ставший магистром русской истории.
 
Центром отечественного китаеведения к середине XIX в. стал Казанский университет, где в 1807 г. открыли кафедру восточных языков, а в 1837 г. была учреждена кафедра китайского языка и китайской словесности, преобразованная в 1844 г. в китайско-маньчжурскую. С переносом университетского китаеведения из Казани в Петербург ситуация не изменилась. Факультет восточных языков Петербургского университета долгое время не имел исторических кафедр, хотя декан А.К. Казем-Бек и доказывал, что преподавание истории представляется более серьезным, чем преподавание языков. Исторические курсы читали профессора, возглавлявшие языковые кафедры. В.П. Васильев читал маньчжурскую историю с историей Китая^[5]. Новым университетским уставом 1863 г. на факультете была учреждена кафедра истории Востока, профессора языковых кафедр были освобождены от чтения исторических курсов. Первым возглавил кафедру истории Востока профессор В.В. Григорьев, читавший для студентов 1 курса «общее введение». Однако собственно курса история Востока так и не появилось в университете по причине, как отмечали специалисты: «История Востока как наука, по всей вероятности, еще не скоро достигнет той степени развития, при которой было бы возможно сообщать сведения об «общем ходе событий и степени участия в них отдельных народов» без изучения отдельных вопросов по первоисточникам»^[6].
 
С конца 70-х годов XIX в. на восточном факультете возобновилось чтение исторических курсов представителями кафедр восточных языков, в частности, с 1879 г. - чтение курса истории Китая В.П. Васильевым. После него, в 1886/1887 уч. г. и с 1890 г.,  курс истории Китая («Компендиум китайской истории», «Изложение прагматической истории Китая») читал С.М. Георгиевский. В 1889/1890 учебном году и после смерти С.М. Георгиевского история Китая не читалась вообще, за исключением 1897/1898 уч. г., когда курс читал приват-доцент Д.М. Позднеев. Следует отметить, что Д.М. Позднеев был первым специалистом по Дальнему Востоку, утвержденным доцентом по кафедре истории Востока, однако он основное внимание уделял не древней и средневековой, а новой истории Китая.  В 1886 г. была введена частичная специализация по кафедре истории Востока, кроме двухлетнего обязательного общего курса истории Востока, в учебный план была введена история Китая для последних четырех семестров китайского разряда. Кроме чисто исторических курсов профессора постоянно читали лекции по истории литературы, религии и культуры своих стран. История Китая в конце XIX в. стала одним из основных направлений научной работы студентов восточников. Например, с 1885 г. на факультете ежегодно осенью проводился конкурс на лучшие студенческие работы, при этом каждый год давалась одна тема, например, в 1893 г. - «История уйгуров», в 1894 г. - «Царствование Ханьского императора У-ди».
 
Несмотря на некоторое улучшение ситуации с изучением истории Китая на Факультете восточных языков, в целом, все слои российского общества по-прежнему в этом отношении были абсолютно безграмотны. Российская система общего образования практически исключала знакомство с соседним Китаем, а отечественная наука не могла похватать особыми достижениями в сравнении с другими странами Европы. Яркий пример, император Николай II, принимая директора Восточного института А.В. Рудакова, удивился, узнав, что китайский и маньчжурский – это разные языки^[7]. Русский путешественник профессор А.Н. Краснов отметил в Гонконге: «...окна книжных магазинов способны повергнуть русского человека в ужас перед тем полным незнанием наших соседей, какие господствуют в нашем обществе»^[8]. Газета «Восточное обозрение», сообщая, что в апреле 1885 г. академики представили кандидатом на замещение кафедры «литературы и древностей азиатских народов» историко-филологического отделения Академии наук В.П. Васильева, привела выдержку из его доклада об отечественном китаеведении: «…русская академия наук принимала посильное участие в этой отрасли науки, но, к сожалению, до настоящего времени у академии не доставало научной силы, которая дала бы ей возможность принять на себя главную роль в этом деле»^[9]. На XI конгрессе ориенталистов, проходившем в Париже в 1897 г., Россию представлял один Д.М. Позднеев.
 
Пережив на рубеже XIX-XX вв. кризис, университетское китаеведение стало возрождаться с приходом новых научных кадров. В октябре 1905 г. был принят на кафедру китайской словесности А.И. Иванов, прошедший стажировку в Китае, Англии, Франции и Германии. С первых дней он стал читать различные китаеведческие курсы, в 1909 г. защитил магистерскую диссертацию на тему «Ван Аньши и его реформы», а в 1913 г. защитил докторскую диссертацию по философской школе Фа. С 1910 г. преподавателем Факультета восточных языков был назначен В.М. Алексеев, установивший и постоянно поддерживавший контакты с французскими синологами, которых считал своими главными учителями. В 1911 г. он отправил свою программу на отзыв Эдуарду Шаванну. В.М. Алексеев ввел в учебный процесс труды Сыма Цяня, Чуньцю и другие. Главную проблему, стоявшую в то время перед отечественным университетским китаеведением, молодой китаист выразил в письме к Э. Шаванну в 1913 г.: «...Где границы нашего знания китайского языка? Что, в конце концов, предпочтительнее: точное знание (недостижимое за четыре года обучения) или ясное представление о многовековой культуре?»^[10]. Однако в свою программу по китаеведению, В.М. Алексеев не включил ни одного курса по истории Китая^[11]. Большую роль в развитии китаеведческого образования сыграл выпускник факультета 1905 г. А.Е. Любимов, принят в штат по кафедре истории Востока. С 1910 г. он начал читать для китаистов курс «Политическая история Китая в XIX в.» и «Историко-географический обзор Китая».
 
С начала ХХ в. историческое китаеведческое образование развивалась и в учебных заведениях практической направленности. В 1901 г. созданное накануне Общество востоковедов открыло в Петербурге Курсы восточных языков, преобразованные позднее в Практическую восточную академию.  В этом учебном заведении читали страноведческие курсы, такие как «Общий очерк Китая», «Новейшая история Китая», «Государственный строй Китая» и другие такие известные китаеведы, как А.И. Иванов и Г.Ф. Смыкалов, Д.М. Позднеев. В 1899 г. во Владивостоке был открыт Восточный институт, высшее учебное заведение, призванное готовить специалистов для практической деятельности на Дальнем Востоке. Уже в 1901 г. в институте был введен курс истории Китая, Кореи и Японии в XIX  в., который начал читать А.В. Рудаков. В первые же годы в Восточном институте была создана уникальная архивно-библиотечная база, включавшая полное собрание династийных историй, исторических энциклопедий, различные издания классических книг, различные  публикации документов. С Восточного института началась научно-преподавательская карьера выдающегося исследователя истории Китая и других стран Дальнего Востока Н.В. Кюнера, возглавившего в 1902 г. кафедру историко-географических наук.
 
Успехи отечественного и мирового китаеведения в начале ХХ в. создали у широких слоев интеллигенции потребность не только более глубокого изучения истории Китая, но и восприятие в качестве составляющей части всеобщей истории. Показательным представляется документ, исходящий от известного журналиста и юриста, чиновника особых поручений наместника на Дальнем Востоке С.Н. Сыромятникова: «В апреле 1907 г. я обратился к главным европейским и азиатским китаистам и ученым из учреждений всего мира с циркулярным письмом такого содержания: Европейская политика, социология, экономика основаны на опыте народов, имеющих незначительную историю и составляющих ничтожную часть человеческого рода. Вот почему общественные и экономические науки дают нам не мало ложных выводов. Между тем существует вполне достоверная история жизни огромного культурного народа на пространстве трех тысяч лет. Народ этот китайцы, которые в 9-м году по Р.Х. проделали уже национализацию земли и передумали и перепробовали все социальные системы, все философские учения, которые когда либо изобретал европейский ум. Мне, русскому, близко стоящему к Азии и хорошо ее изучившему, от Багдада до Аомори в Японии, виднее, чем вам, насколько европейские науки односторонни, потому только, что они берут своим материалом быт культурных народов Европы, забывая долголетнюю культурную жизнь  китайцев, наших дядей по Арийству, братьев того загадочного народа, от которого развились греки, италики, кельты, германцы, славяне, иранцы и индоарийцы. Между тем у китайцев существует 24 династийных истории в 3262 книгах, обнимающих период от отдаленной древности до 1643 г., когда Минская династия уступила место нынешней Дайцинской. Кроме этих официальных историй китайская литература богата сочинениями неофициальных историков по разным эпохам. Правда, краткая история Китая была переведена иезуитом А. Мари дэ Мойриак дэ Майа и издана в Париже в 1777-85 годах в 13 томах, но этот перевод является ничтожною частью того огромного сокровища, которое представляет собою Китайская историческая литература. Правда, неутомимый французский синолог Эдуард Шаванн переводит ныне историю древнейших времен, написанную китайским Геродотом Сы-ма Цянем  (Les memoirs historiques de Se-ma Ts’ien, Paris 1895-), но единичные усилия недостаточны в таком огромном деле, а время не ждет, так как, кто знает, какие потрясения ожидают еще Китая, эту страну чужеземных  иг по преимуществу. Между тем в наше время нет уже недостатка в синологах… Надо только объединить силы и привлечь к сотрудничеству ученых туземцев Китая и китайская история сделается доступной образованной Европе. Поэтому я предлагаю организовать международный фонд Китайских переводов, под покровительством короля Великобритании и Ирландии, императора Германии, России, Японии и Китая и президентов Франции и Соединенных Штатов Северной Америки. Фонд образуется из взносов правительств и частных лиц и членских взносов…  Я не синолог, но довольно хорошо знаю Китай, Японию и Корею, и готов служить этому делу в России»^[12].
 
Инициатива российского дипломата и общественного деятеля не нашла поддержки, ни в России, ни за рубежом. Например, российский посланник в Пекине Д.Д. Покотилов отвечал по этому поводу: «Относительно переводов китайских книг… Я вообще очень опасаюсь, что ты разочаруешься в результатах переводов китайских исторических книг… это колоссальный труд, при этом крайне непродуктивный, т.к. из десяти страниц едва ли можно использовать с нашей точки зрения одну, две… остальное все – ненужный хлам»^[13]. Сам С.Н. Сыромятников с огорчением констатировал: «Но я выступил слишком рано с моим проектом. В то время только два ученых работали самостоятельно в области китайской истории – Шаванн и Паркер… оба они … отошли к предкам. Переписка выяснила, что самые китаеведы не осознавали еще общечеловеческого значения их изречений»^[14].
 
Таким образом, вполне закономерно, что для российского общества в начале ХХ века не существовало представления об истории Китая, как части мировой истории, более того, русские в подавляющем большинстве вообще не имели ни малейшего представления об истории своих ближайших соседей. На это с озабоченностью указывали видные представители отечественной интеллигенции. Известный китаевед, чиновник Министерства финансов Я.Я. Брандт в 1908 г. писал: «Живя бок о бок с гигантским народом, имеющим тысячелетнюю историю… российский обыватель совершенно не ощущает этого соседства и своим благодушным презрением к «манзам», по которым по своей наивности судит обо всем китайском народе, как нельзя более лучше иллюстрирует нашу российскую беспечность. Однако если посмотреть внимательнее, то виноват тут не столько сам русский обыватель, сколько те условия, при которых он воспитывался. Тот же русский юноша, который, живя в Восточной Сибири, не имеет ни малейшего представления о своем большом соседе, может иметь отличные знания в классических языках: Классицизм ему вдалбливается в школе с младших классов, а о китайском народе он судит только по рыбакам и мелким торговцам, что приходят из-за реки в город, да имеет кое-какие обрывки сведений из географии. Если дальше будет продолжаться так же, то сколько бы мы ни учреждали Восточных Институтов, Восточных Академий и других специальных школ, - для российского обывателя китаец всегда останется «манзою» или «ходей», китайский язык - тарабарщиною, а Китай страною шелка, чая и фарфора, что мы твердо знаем еще из географии…»^[15].
 
Революция 1917 г. не привнесла принципиальных изменений в систему китаеведческого образования в России, не изменила ситуации со знанием истории Китая в обществе. Хотя новая власть и пыталась проводить реформы, например, в августе 1919 г. Наркомпрос РСФСР вынес постановление о создании факультета общественных наук путем объединения факультета восточных языков и историко-филологического факультета. Имели место и повышенная активность студенчества, например, в опубликованной 1929 г.  газете ЛГУ «Студенческая Правда» статье «Дела китайские» говорилось: «В результате такой постановки преподавания по окончании университета с китайского цикла выходят (если только выходят вообще) люди, знающие мертвый китайский текст, но не знающие живого разговорного китайского языка. Знающие всех китайских императоров, но не знающие истории классовой борьбы в Китае, т.е. не знающие нашего Китая»^[16]. Известный ученый и советский государственный и партийный деятель Карл Радек (К.Б. Собельсон) писал в середине 1920-х гг.: «Можно сказать так: нет ни одной книги по истории Китая, которую можно было бы взять в руки, хотя бы так, как мы брали в руки книги самых заурядных европейских историков… За исключением работы профессора Конради, который первым к периодам китайской истории пытался подойти с каким-то научным методом… Первый вопрос – это вопрос о самобытности китайского развития: умещается ли история развития Китая в общие рамки истории, подходит ли наша схема истории к китайской истории...»^[17].
 
В конечном итоге, к середине ХХ века история Китая так и не стала частью всеобщей истории в отечественной науке и образовании, а российским китаеведам оставалась высказывать, как это было отмечено  в «Обзоре работы китайского кабинета Института востоковедения за 1936 г.», своеобразное пожелание: «Лекция проф. Масперо была близка нам по духу, и мы все поддержали мнение профессора А. Масперо о том, что китайская история является частью истории мировой»^[18].
 
Ст. опубл.:  Преподавание истории и культуры стран Азии в средней и высшей школе России: исторический опыт и современные проблемы. / отв. ред. В. Г. Дацышен; Краснояр. гос. пед. ун-т им. В. П. Астафьева. – Красноярск, 2008. – Вып. 3. – С. 50–62.

---

1. ↑ Историческое и географическое описание Китайской империи. Пер. с немецкого. – М., 1789. С.74.
2. ↑ Архивное Агентство Администрации Красноярского края (АААКК). Ф.805. Оп.1. Д.103. Л.9.
3. ↑ Отдел рукописей Российской Национальной Библиотеки (ОР РНБ) Ф.550. Д.F XVII 24. Л.68.
4. ↑ Почти все работы остались в рукописях, за исключением одной значительной статьи (Храповицкий М.Д. События в Пекине при падении Минской династии // Тр. Рос. Дух. Миссии в Пекине. Т.3. – СПб., 1857).
5. ↑ «Программа преподавания китайского языка, истории и литературы, маньчжурского языка 1851-1852 гг. по разряду восточной словесности» См. Санкт-Петербургский филиал Архива РАН (СПФ АРАН). Ф.775. Оп.I (3995) Д.179.
6. ↑ Бартольд В.В. Обзор деятельности факультета восточных языков // Сочинения. Т.IX. - М., 1977. С.202.
7. ↑ Архив востоковедов Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (АВ СПФ ИВ РАН). Ф.153. Оп.1 Д.2. Л.9.
8. ↑ Краснов А.Н. Из колыбели цивилизации. - СПб., 1898. С.320.
9. ↑ Восточное обозрение. - 1886. - №3. С.3.
10. ↑ Циперович И.Э. Академики - востоковеды Эдуард Шаванн (1865-1918) и Поль Пеллио (1878-1945) // Петербургское востоковедение. Вып. 9. - СПб., 1997. С. 470.
11. ↑ Циперович И.Э. Академики - востоковеды Эдуард Шаванн (1865-1918) и Поль Пеллио (1878-1945) // Петербургское востоковедение. Вып. 9. - СПб., 1997. С. 466-467.
12. ↑ АВ СПФ ИВ РАН. Разряд I (Китай). Оп.1. Д.18.
13. ↑ АВ СПФ ИВ РАН. Разряд I (Китай). Оп.1. Д.18. Л.6.
14. ↑ АВ СПФ ИВ РАН. Разряд I (Китай). Оп.1. Д.18. Л.22.
15. ↑ Государственный архив Иркутской области. Ф.25. Оп.11. Д.12. Л.85-97.
16. ↑ СПФ АРАН Ф.820. оп.2. Д.193.
17. ↑ Панцов А.В. Карл Радек – китаевед // Вестник Московского университета. Серия 13. Востоковедение. - №1. – 2005. С.23-24.
18. ↑ АВ СПФ ИВ РАН. Разряд I (Китай). Оп.1. Д.162. Л.38.