Чжан Бинлинь

Корни просвещения...

Корни просвещения должны произрастать в собственной стране и собственном сердце¹

Если в государстве нет науки, которую [его народ] сам в состоянии постичь, то такому государству, такому народу остаётся лишь заимствовать у других народов методы обучения. Если же в стране издавна существовали науки, которые вполне способен постичь его [народ], то путь его просвещения, естественно, иной. Друзья, как по вашему, к какому типу [государства] принадлежит Китай? К какому типу относятся современные науки Китая? Некоторые утверждают, что в Китае по сути отсутствуют науки; такие рассуждения ранее [мной] уже неоднократно опровергались. Другие заявляют, что, хотя науки в Китае так или иначе существуют, но, к сожалению, современными науками невозможно овладеть; хотя такая точка зрения не соответствует действительности, я все же хочу сказать, что науки используются как лекарственное средство. В истории китайских наук существовали как расцвет, так и упадок, но в целом они всё же прогрессировали, вместе с тем [в разные периоды] предпочтения различались.  Давайте обратимся к [наукам] периода правления династии Чжоу — этикету, музыке, стрельбе из лука, управлению лошадьми, каллиграфии и математике, которые именовались шестью искусствами (лю и); многие способны были овладеть шестью искусствами. Однако мало кто в состоянии был разбираться в истории и делах управления. О философии нечего и говорить. Позже, когда появились Лао-цзы и Кун-цзы, люди постепенно стали постигать три [науки] — историю, дела управления и философию. Шесть искусств, напротив, постепенно пришли в упадок. В период правления династии Хань было немало людей, разбиравшихся в шести искусствах, но в целом их было меньше, чем тех, кто постиг историю и дела управления. Разбиравшихся в шести искусствах при династии Хань было значительно больше, нежели искушенных [в этой области] среди населения шести царств (лю го)². Что касается философии, то о ней вовсе не стоит говорить. В смысле изучения философии династии Вэй, Цзинь, Сун, Ци, Лян и Чэнь³ полностью уступали периоду шести царств. Что касается этикета, музыки и математики, относящихся к шести искусствам, то в них день ото дня разбирались всё лучше. В области каллиграфии несколько отошли от ортодоксальной формы, интерпретация [музыкальных] звуков сохранилась, как в старые времена, историю и дела управления, конечно, легко постигали, в общем можно считать, что [ни одному предмету] не отдавалось предпочтение. При династиях Суй и Тан⁴ важное место по сравнению с предыдущими эпохами заняла философия буддизма, однако ею овладели только некоторые монахи. А в нормальных аристократических семьях из обихода вышли  даже философии конфуцианства, даосизма, номиналистов и легизма⁵. С математикой и этикой в начале династии Тан дела обстояли неплохо, а с середины Тан — ухудшились. Остались лишь история и дела управления, которые, можно сказать, завладели вниманием жителей.

В период правления династии Сун среди [образованных] людей можно выделить несколько групп: одна — это такие [ученые], как Шэнь Гуа, Лу Цзянь, У Цзэн, Лу Юй, Хун Гуа и Хун Май, занимавшиеся пустяковыми [вопросами]. Среди них более серьезным считается Ван Инминь⁶, но и он не достиг всей полноты [знаний]. В области шести искусств он также не смог добиться успехов. Другая группа — это ученые, хорошо разбирающиеся в управлении государством, такие, как Су Ши, Ван Аньши, Чэнь Лян, Чэнь Фулян, Е Ши, Ма Дуаньлинь⁷. Что касается Чэней и Ма, то это соответствует действительности, остальные же по большей части умели лишь пускать пыль в глаза; они не имели истинного представления об истории и не применяли в то время [свои знания] на практике. Третья группа — это ученые, которые доискивались до природы сердца, т. е. [сторонники] «учения о принципе»⁸. По сравнению с представителями двух предыдущих групп можно считать, что в целом они добились [значительных] успехов. За исключением выдумщика Шао Юна⁹ остальные стоят значительно выше по сравнению с учеными [династий] Вэй, Цзинь, Сун, Ци, Лян, Чэнь. В области истории появились Сыма Гуан¹⁰ и Фань Цзуюй¹¹. Сыма Гуан был сведущ и в каллиграфии. Кроме них были еще Цзя Чанчао, Дин Ду¹¹, Мао Цзюйчжэн и др., которые представляли еще одно направление. Такие как Сун Ци, Ло Бинь, Лю Фэнши и Цзэн Гун обрели известность в области корректировки текстов и в сущности внесли вклад в последующие науки. Однако сами они не смогли добиться успеха в малой науке¹². В периоды правления династий Сун и Юань появились несколько ученых-математиков, которые самостоятельно открыли путь к обратному счету. В общем, можно считать, что в период правления Сун не существовало каких-либо предпочтений, разве что этикетом не интересовались, поэтому в целом Сун стоит [в этом отношении] не выше  династий Вэй и Цзинь. (В Китае наблюдается одна странность, Лао-цзы четко заявил: «Этикет  пренебрегает честностью», однако был очень опытным в отношении этикета, и Кун-цзы в любом деле просил его поучений. Жители [государств] Вэй и Цзинь очень уважали Лао-цзы, но некоторые распущенные особы разглагольствовали: «Разве этикет для нас уже введен?», тем не менее в любом деле полагались на ритуал. В конце правления династии Цзинь по теории этикета уже было написано 800 томов (цзюаней), Хэ Чэнтянь, живший в период династии Лю Сун¹³, составил дополнительно 300 томов; а Сюй Мянь при династии Лян¹⁴ собрал коллекцию о пяти правилах этикета¹⁵ в 1176 томах, что свидетельствует о чрезвычайной развитости науки об этикете в те времена. Ныне в «Энциклопедии обычаев и нравов» («Тун дянь»)¹⁶ содержится 60 цзюаней на тему этикета, в большинстве заимствованных из этой коллекции, все там описано обстоятельно, ничто не забыто,но, к сожалению, это всего лишь одна двадцатая содержания составленных ранее трудов. Жители того времени рассуждали об этикете не только в научном плане, они придерживались ритуала и на практике. Более того, когда у сунского Вэнь-ди, ставшего императором¹⁷, в течение трехлетнего периода траура родился наследник, он сохранил это в тайне, не осмелился никому рассказать, видимо, с целью оградить таким образом будущих императоров от подобных подозрений. Очевидно, что в те времена настолько серьезно придерживались этикета, что даже император не осмеливался открыто его нарушать. Еще более странная [история]: Юань-гун сначала был уважаемым монахом, он не только странствовал, но и растолковывал сочинение «Траурное платье» («Сан фу»)¹⁸. Его ученик Лэй Цыцзун тоже занимался умозрительными рассуждениями¹⁹,одновременно разъясняя правила этикета, разве это не удивительно? Господа  сторонники «учения о принципе» (ли сюэ) периода правления династии Сун, настаивая на следовании  конфуцианству, жили и действовали по правилам, но утверждали, что этикет не просто глупость, а абсурд. Никто никогда не видел, чтобы они придерживались этикета. Был лишь один Ян Цзянь, известный как Ян Цыху²⁰. Когда он, служа чиновником в Вэньчжоу,  встречал прибывшего в Вэньчжоу императорского посла, то приветствовал его согласно этикету: хозяин поднимался по парадной (восточной) лестнице, а гость — по западной, и так далее по порядку, согласно [этикету]. Свое поведение господа сторонники «учения о принципе» считали чрезвычайно оригинальным, никогда не шли на компромисс и не считали проявлением благородства. Таким образом, они значительно уступали господам из школы сюань сюэ).

В период правления династии Мин все науки находились в хаотичном состоянии. «Учение о принципе» - лишь отрыжка сунского конфуцианства. Когда появился Ван Шоужэнь²¹, обстановка несколько изменилась, однако водяной дракон в канаве не появился, в ней по-прежнему хозяйничал амурский вьюн; не было ни изучающих мелочи, как в период правления династии Сун, ни корректировщиков в науке о китайской иероглифике. Система нормативных актов не позволяла исследовать старину, в исторической науке раскрыт был лишь один том. Все же среди ученых было несколько выдающихся: Чэнь Ди — в области рифмы, Хуан Шэн — в области комментирования письменности, Чжу Цзайюй — в области музыки, Мэй Чжо, который упорно работал над «Подделкой “Книги преданий старых письмен”» («Вэй гу вэнь шан шу»)²². В математике пользовался известностью Сюй Гуанци, но он переводил иноземную [литературу], а не излагал собственные мысли, поэтому не будем принимать его в расчет. Только когда в конце династии Мин появился Гу Яньу²³, постепенно сложился [благоприятный] климат.

В последние двести лет, которые, скрепя сердце, именуем [правлением] династии Цин,  каллиграфия, математика и этика, долгое время находившиеся в беспросветном мраке, внезапно засверкали ярким светом, историческая наука также превзошла в своем развитии период правления династии Сун. Таких ученых, как Цянь Дасинь, Лян Юйшэн, Шао Цзиньхань и Хун Лянцзи²⁴, поистине можно считать знаменитыми. Дела управления изучались весьма слабо, и в этой области отсутствуют крупные фигуры. Возможно потому, что [занимающиеся этой наукой] родились не вовремя и не способны исправить [такое положение], когда плодами изучения дел управления пользуются другие.  Возможно также, что изучающие дела управления всего лишь пускают пыль в глаза и произносят громкие слова, поэтому [другие], убедившись в этом, не желают заниматься исследованием [этих дел]. Что касается философии, то «учение о принципе» сунской и минской эпох уже изжило себя, а ничего другого взамен не придумали. Среди [философов] выделялся Дай Чжэнь²⁵, автор нескольких томов сочинения «Значение слов “Мэн-цзы” в комментариях и свидетельствах»;  сам он считал себя более выдающимся [ученым] по сравнению с сунскими конфуцианцами. Фактически же рассуждения Дай [Чжэня] полезны лишь в делах управления, ни для чего другого не вижу в них разумных оснований. Сунские конфуцианцы на все лады повторяют «Мэн-цзы», Дай [Чжэнь] также снова и снова повторяет «Мэн-цзы». Сунские конфуцианцы употребляют несколько выражений периода шести династий (как правило, рассуждения Хуан Каня²⁶ в сочинении «Толкование “Суждений и бесед” с разрядкой в тексте»²⁷ были в значительной степени заимствованы сунскими конфуцианцами). А Дай [Чжэнь] смог лишь отстаивать [идеи] «Мэн-цзы». Идеи Мэн-цзы были разъяснены Дай [Чжэнем] глубже, чем сунскими конфуцианцами, однако философия не может основываться на Мэн-цзы. («Толкование древними комментаторами природы и предопределения («Син мин гу сюнь») Жуань Юаня²⁸ тем более не заслуживает критической оценки.) В конце концов, можно считать, что науки Цинской династии за единственным исключением – философии -  также получили значительное развитие. Нельзя утверждать, что существовали какие-то односторонние предпочтения.  Если рассуждать о прогрессе, то в настоящее время по сравнению с предыдущими эпохами продвинулись вперед [такие науки] как каллиграфия и математика. Хотя этика и не превзошла период шести династий, однако по сравнению с династиями Тан, Сун и Мин добилась прогресса. Историческая наука по глубине исследования и составу участников тоже сделала значительные шаги вперед в сравнении с предыдущими периодами. Каноноведение, как одна из отраслей истории, в настоящее время продвинулось вперед по сравнению с предыдущей эпохой. Коль скоро науки нашего государства за последнее время так продвинулись, то и само оно существенно отличается от государства, в котором издревле отсутствовали науки. Однако спрашивается, следует [науке] по достижении такого прогресса, остановиться [в своем развитии] или же не останавливаться? Шесть стилей письма со всей очевидностью свидетельствуют, что относительно правильного толкования «видоизмененной категории» иероглифов, а также заимствованной категории иероглифов, происхождения слов, методологии увеличения числа иероглифов все еще много неясностей, не подобран ключ к пониманию, так разве не следует и дальше заниматься исследованиями! Этика со всей очевидностью ставит вопросы: в теоретическом плане - почему она именно такая? А с точки зрения практической пользы - как должна видоизменяться в ближайшее время такого рода этика? И разве не следует дальше исследовать [эти вопросы]! Историческая наука со всей очевидностью пытается прояснить: как возникла китайская нация? Как изменялись на протяжении истории орудия труда и предметы быта? В каких местах культура расцветала, а в каких хирела? Каковы причины расцвета и упадка? В чем превосходство, а в чем недостатки в делах управления нашей страны по сравнению с другими государствами? И почему именно так управляли страной? Во всех этих [проблемах] отсутствует полная ясность, так разве не следует заниматься дальнейшими [научными] изысканиями? В области математики китайские[достижения] сопоставляют с зарубежными, выясняя, какие из них получили наибольшее распространение. В этом случае, возможно, достаточно лишь перевода. Ранее таким образом поступал Сюй Гуанци²⁹,  в наше время Мэй Вэньдин³⁰ нашел свои подходы; в это же время жили  Цзян Юнцай, Цянь Дасинь и Цзяо Сюнь³¹, которые также приблизились к пониманию. Что касается Ло Шилиня, Сюй Южэня³² и Ли Шаньланя³³, то все они обладали совершенным умом, им не было необходимости полагаться на других. А разве пришедшие им на смену [ученые] не должны опираться на собственные силы! В последнее время выдвинулось несколько новых ученых. Если же утверждать, что современные ученые не способны овладевать [науками], то не нужно обобщать для всей страны, достаточно вашим сверстникам взглянуть на самих себя, ведь среди них очень многие способны овладеть [науками]. В конце концов, в Китае нет наук, которых бы не было в древние времена, как нет и современных наук, которыми нельзя было бы овладеть. Однако если смотреть пристрастно, этого не обнаружишь. Что означает пристрастно? Это значит уважать лишь науки других государств и совершенно не пользоваться науками своего государства, независимо от того, каковы они — превосходные или убогие. Это и есть первое пристрастие.

Изучив одну из наук своего государства, остальные полагают не заслуживающими внимания, более того, порочат их. Например, специалисты в области «ханьского учения» (хань сюэ)³⁴, ознакомившись с «учением о сокровенном» (сюань сюэ), которое изучали ученые периодов Вэй и Цзинь, заявляют, что это пустая болтовня, или же просто считают это учение странным. А ученые, изучающие дела управления [государством], считают науки, которые занимаются исключительно поиском истины, а не практическим применением, либо хламом, либо антикварной вещью. Это похоже на рассуждения прежних времён: один человек делает арбалеты, а другой — луки и стрелы. Тот, кто изготавливает арбалеты, утверждает: «лишь мои арбалеты хорошо стреляют, не пользуйтесь луками и стрелами». Тот же, кто изготавливает луки и стрелы, настаивает: «Пользуйтесь лишь моими луками и стрелами и будете хорошо стрелять, не пользуйтесь арбалетами». Это второе пристрастие. (Это я говорю не для того, чтобы выступать [в роли] арбитра для многих наук. В любой отрасли наук, разумеется, необходимо дискутировать и уточнять, где истина, а где ошибка, нельзя ограничиваться неопределенными [заключениями]. А в двух видах наук, о которых шла речь, нужно проявлять взаимную терпимость).

Для того, чтобы избавиться от этих двух пристрастий, естественно, следует проявить логическую последовательность. Однако услышав, как ученые других стран утверждают, что наши науки негодные, повторять за ними, что они негодные, это, конечно, ошибка. Равно как повторять за иностранными учеными, что наши науки подходящие, также ошибка. В чем же причина? Не разбираясь в науках нашей страны, ученые других стран всего лишь набрались поверхностных знаний³⁵, лишь снимают шерсть с мертвого животного. Поэтому их заключения о негодности или применимости наших наук нельзя считать окончательными. Ныне в кругах просвещения постепенно изживают первую ошибку; что касается второй ошибки, с ней постепенно произойдет то же, [что и с первой ]. Например, японские ученые утверждают, что научная школа [Ван] Янмина самая совершенная, узнав об этом, китайские ученые тоже начинают изучать идеи [Ван] Янмина, причем не вникают в достоинства и недостатки его учения. Однако японские ученые отнюдь не развивают в той или иной степени учение Янмина, они всего лишь случайно обратились к нему и, добившись незначительных успехов, тут же заявляют, что учение Янмина подходящее. Ведь при использовании науки для получения практического результата не безразлично, соответствует она этому или не соответствует. Ведь как рассуждал Чжуан-цзы: «Единственная возможность не допустить растрескивания [кожи] на руках - подождать, иначе ее придется промыть [с помощью] ваты». («Растрескивание [кожи] на руках» означает образование трещин на руках при охлаждении; «промыть [с помощью] ваты» означает прикладывать вату.) Что ж, воспользуемся удобным случаем, чтобы перелистать [страницы] истории. Большинство ученых Юго-Востока в конце династии Мин изучали идеи [Ван Янмина], и если бы его учение можно было применить на практике, династия Мин наверняка бы не погибла. Обратимся к периоду до рождения [Ван] Янмина, тогда  книжники добились немалых успехов, а о еще более раннем времени нечего и говорить. Например, в период Северных Сун жил Чжун Шидао³⁶, который был учеником [Чжан] Хэнцюя³⁷. Если бы применили план Чжун Шидао, Северная Сун не погибла. При Южной Сун жил Чжао Куй, который являлся учеником Хуэй Аня, сохранение Сычуани в конце династии Сун произошло благодаря силам Чжао Куя. Лю Цзи (известный среди народа как Лю Бовэнь)³⁸, живший в период правления династии Мин, придерживался научных школ Юнцзя и Цзиньхуа³⁹; минский Тай-цзу⁴⁰ использовал тактику Лю Цзи и [благодаря ей] нанес поражение Чэнь Юляну⁴¹. Разве лишь ознакомившись с сочинениями Хэн Цюя, Хуэй Аня, а также представителей научных школ Юнцзя и Цзиньхуа можно было бы добиться практических результатов? В сущности, лишь благодаря тому, что эти ученые  применили свой талант, они сохранились [в памяти]. Хорошо сказал Чжуан-цзы: «Свиной помет и ширококолокольчик крупноцветковый в нужное время становятся владыками» («свиной помет» — это свиной помет, содержащийся в лекарстве; смысл таков: и недорогое лекарство может оказывать большую пользу). Если уж говорить по правде, то наука  - это наука, а практические достижения —  это практические достижения, и нельзя ради практического результата заявлять, что та или иная наука подходящая, и наоборот, нельзя ради практического результата утверждать, что та или иная наука негодная. (Пути практики и науки различаются, в практике ценится эффективность, если нет эффективности, значит она негодная; в науке дела обстоят иначе; теория лишь в сочетании с практикой считается правильной, а если теория не сочетается с практикой, значит она не годится и уже неважно, приносит она пользу или нет.) Если сейчас, взглянув на случайное занятие японцев, заявить, что учение [Ван] Янмина подходящее, то это поистине «утверждать, питаясь слухами»⁴².

Существует еще одна группа ученых, которые, узнав поначалу, что сунские конфуцианцы чернят буддизм, а затем узнав, что и специалисты в области ханьского учения чернят буддизм, и, наконец, узнав, что и христиане чернят буддизм, в свою очередь заявляют, что буддизм не пригоден. А прослышав недавно, что японские ученые весьма почитают буддизм, прослышав опять-таки, что очень многие европейские ученые тоже почитают буддизм, тут же заявляют, что буддизм подходящая наука; опять-таки не приводя доводов [в пользу утверждений] о применимости или негодности буддизма как науки. Однако христиане в сущности рассматривают [буддизм] исходя из сектантских настроений, но не выдвигают собственных теоретических [обоснований]; специалисты в области ханьского учения тоже не знакомы с буддийскими сочинениями, поэтому их заявления можно отложить в сторону. Сунские конфуцианцы знакомы с буддийскими сочинениями, среди них, конечно, много таких, которые чернят буддизм, но многие другие и не скрывают, что используют идеи, содержащиеся в буддийских сочинениях. В сущности, учение сунских конфуцианцев отделилось от школы чань (чань цзун)⁴³, что некоторые откровенно признают и не скрывают. А сколько таких, кто говорят честно и искренне? Втайне следуют идеям буддизма, а открыто отвергают  буддизм как учение, утверждая, что оно не более чем лишь украшение на дверях, разве от умных людей это можно утаить? Буддизм японцев, собственно говоря, унаследован от Китая, некоторые книги в Китае уже не найдешь, а в Японии, напротив, сохранились оригиналы, это, конечно, очень ценно. Однако собственный буддизм японцев не настолько глубок, как в Китае. Идеи школ Хуаянь и Тяньтай⁴⁴ представляют собой всего лишь популяризацию древних комментариев, составленных китайцами. А школы Жилянь цзун и Чжэнь цзун⁴⁵ всего лишь пропагандируют религиозные взгляды, не имеющие отношения к науке. И хотя все [их] рассуждения приятные, но недостаточно ценные. Европейцы при изучении санскрита исследуют буддийские повествования, что, конечно, замечательно, однако из буддийских книг им известны лишь сутры хинаяны⁴⁶, а несколько сутр махаяны отсутствуют. Желающие изучать буддизм поступают аналогично и исследуют язык и историю, что в сущности правильно. (По сути Сюаньцзан⁴⁷и Ицзин⁴⁸ поначалу обращали внимание именно на это, но после династии Сун [ученые] от этого отказались.) Если рассуждать, что, мол, поскольку европейцы, являясь цивилизованными людьми, изучают буддизм, значит, и мы подобно им будем изучать буддизм, это-таки плохая точка зрения.

Следовать наобум за кем-то не только не полезно, но и вредно. Почему? Если вообразить себе, что этот кто-то — некая мишень, то она непременно воспримет даже его пороки. В Японии, если жена открыто нарушает жизненные заповеди, то это, согласно японским верованиям, противоречит основам буддизма. Европейцы утверждают, что идеи сутр махаяны не являются рассуждениями Шакьямуни⁴⁹ (индийское слово). Не ориентирующиеся [в буддизме] ученые заявляют, что хинаяна — подходящее учение, а махаяна никуда не годится; это все равно что выбрасывать пышные цветы и использовать негодные [растения]. Буддийские сутры по сути отличаются от канонов Чжоу-гуна⁵⁰ и Конфуция: каноны Чжоу-гуна и Конфуция представляют собой исторические [сочинения], а не рассуждения о высших принципах. Поэтому подлинный канон представляет собой [источник] истины, а фальшивый канон не является таковым. Буддийские сутры рассуждают о принципах, а не об истории, трактуют лишь о том, каковы принципы — возвышенны или низменны, поэтому к чему интересоваться, кто является автором рассуждений в сутре? Буддийские сутры отличаются и от христианских священных текстов. Христианство является чистой религией. Правильность принципов определяется не на основе собственных рассуждений, а лишь исходя из утверждений бога Иисуса. Буддийские сутры представляют собой смешение нескольких религий. Правильность принципов определяется на основании собственных соображений, не обязательно учитывающих рассуждения Шакьямуни.  Изучающие буддизм ранее исходили из собственных пристрастий, не ориентируясь на то, что почитается в Индии. Ныне тот, кто желает изучать буддизм, тоже должен опираться лишь на собственное сердце; зачем же полагаться на Японию и Европу?

Еще пример: представители никчемных новых партий сначала считали жителей своей страны варварами, а ее науки — варварскими науками. Но узнав недавно, что немецкие ученые с интересом рассуждают о китаеведении,  попутно утверждая, что китайский народ — самый свободный, а система управления в Китае — наиболее приемлемая, они образумились и задумались: цивилизованные люди с уважением относятся к нам, варварам, цивилизованные люди с уважением относятся к нашим варварским наукам, значит, по-видимому, мы не являемся варварами, а китайские науки не являются варварскими науками. Пожалуй, в учебных заведениях необходимо добавить уроки по национальным наукам⁵¹, по китайской письменности. Такая переориентация образа мыслей по сути вполне оправдана, нельзя назвать её бесполезной. Однако мозги обучающихся в сущности представляют собой кусок белого тонкого шелка⁵², они лишь воспринимают слова просветителя; просветители же сами должны быть внимательными, им не надо прислушиваться к рассуждениям других людей. Почему бы не задуматься: ведь жители нашей страны обязательно должны изучать науки своей страны, так же как, например, мы сами должны овладеть обычаями нашей семьи, зачем же прислушиваются к тому, хвалят их или хулят другие. В других странах есть несколько священнослужителей, которые занимаются уничтожением вредных насекомых⁵³, это очень примитивные люди, но они приезжают в Китай, чтобы узнать о некоторых китайских науках; они то расспрашивают отдельных схоластов, то обращаются к плакатным эрудитам⁵⁴, весьма поверхностно владеющим научными знаниями, поэтому [сведения], которыми они делятся с иностранцами, тоже весьма примитивны. А иностранцы считают, что в Китае, конечно же, отсутствуют науки. В старину говорили: «Через трубку наблюдать небо, раковиной измерять море». (Иероглиф «ло» («спиральная раковина») ранее имел иное начертание, нежели теперь. Смысл этого выражения означает:  вычерпывая раковиной воду из моря, не определишь его глубину). Пусть это представление и дикое, почему бы не попробовать. В последнее время иностранцы постепенно стали понимать, что немецкие ученые, которые специально интересуются изучением восточных наук, понемногу переводят каноны и книги по истории; но в состоянии ли  переводчики книг правильно понять комментарии  к древним текстам и их идейное содержание? А  в состоянии ли китайцы, устно излагающие [материал],  точно понять комментарии к древним текстам и их идейное содержание? Ведь японцы читают китайские книги примерно тысячу с лишним лет, но так и не смогли понять комментарии к текстам и их идейное содержание. Если в этом смысле ознакомиться с рассуждениями некоторых, по их мнению, крупных ученых, то многое вызывает просто смех. (Если сличить тексты канонов, переведённые  象山井鼎 (возможно, имеется в виду Сакума Сёдзан. - Ред.) и 物观校勘 (имя не установлено. - Ред.), то они еще приемлемы, так как сравниваются лишь иероглифы, а  рассуждений не так много. Все прочие сочинения рассматриваю как безделушки, не достойные применения). В последнее время многие библиографы, ознакомившись с имеющимися в Японии старинными книгами, стали смотреть с уважением на японских китаеведов, это большая ошибка. В нескольких сочинениях Хуан Каня — «Толкование “Лунь юя”» («Лунь юй шу»), «Драгоценная книга о совершенной свече»⁵⁵ («Юй чжу бао дянь») и «Книги об основных методах управления» («Цюнь шу чжи яо») всего лишь заимствовано несколько японских корзин с книгами⁵⁶. Это не удивительно, потому что комментарии древних текстов и их идейный смысл в старинных книгах, начиная от середины династии Тан и до династии Мин, от эпохи к эпохе становились все менее понятными и лишь недавно они оказались по-настоящему понятными. Если раньше даже сами китайцы их не понимали, то стоит ли порицать за это иностранцев! Затем японские ученые ознакомились с сочинениями современных ученых, но предвзятость усилилась, если фонетика совершенно иная, то не понять китайские звуки, как же можно понять китайские комментарии древних текстов? Без лекций учителя по-прежнему невозможно разъяснить и понять смысл. Поэтому японские ученые читают такие [пособия] как короткие комментарии [словаря] «Шо вэнь» («Разъяснение иероглифов»), «Цзин чжуань ши цы» («“[Словарь] грамматических показателей в канонах и комментариях” господина Вана») и «Канси цзыдянь» («Словарь Канси»)⁵⁷. Несколько старых профессоров переворошили несколько небольших статей и пересказов; [эти сочинения] если и не отклонялись [от темы], то излагали суть весьма расплывчато. Если японские ученые, так давно изучающие китайские науки, добились лишь такого [незначительного] результата, то разве смогут понять их европейцы, потратившие на это такое короткое время?

Еще говорят, что японцы склонны к необоснованным выводам, а немцам, напротив, это не свойственно. В общем, следует провести более обстоятельное сравнение [европейцев] с японскими учеными. Здесь имеется определенный резон. В отношении европейских наук японские ученые еще не допускают произвольность и безапелляционность. Что же касается китайских наук, они болтают вздор и допускают путаные измышления. Неужели же ещё не изжито наследие изворотливых ученых царств Янь и Ци⁵⁸, которых привез с собой на Восток Сюй Фу⁵⁹? Европейские ученые, естественно, не позволяют себе такой вздор. Но если времени мало, а учителя отсутствуют, они не способны во всем разобраться, а не разобравшись, заявляют, что китайские науки возвышеннее, чем Небо, и китайским ученым нет необходимости доказывать свою популярность. В старину говорили: «Оценишь один канон, увеличишь свою репутацию в девять раз». Что раньше считали квалификацией ученого? Если какой-нибудь профан, не будучи способным адекватно оценить человека, примется на все лады расхваливать меня, разве это как-то улучшит мою репутацию? Если оценку профана сочтёшь показателем собственной известности и отправишься обучать [других], наделаешь немало ошибок. Часто на основе неглубоких рассуждений здешних схоластов и несерьезных толкований плакатных эрудитов в других местах приходят к необоснованным выводам, а когда[эти выводы] возвращаются в прежние места, их уже рассматривают здесь как бесценное сокровище. А бывает и так, что здешние глубокие рассуждения доходят до других мест, а там, не разобравшись в них, делают необоснованные догадки, которые, возвращаясь сюда, рассматриваются как бесценные сокровища. В итоге прежние глубокие и правильные рассуждения превращаются в поверхностные, абсурдные разглагольствования. Результат — неуклонное падение уровня науки.

Друзья, если требуются доказательства, я приведу некоторые по собственному усмотрению.

(1) При изучении китайских иероглифов японцы выделяют различные произношения: ханьское, уское и танское. Однако эти произношения не являются эталоном, к тому же не являются исконно китайским ханьским, танским и уским произношением; так как у японцев язык во рту поднимается очень высоко, в результате возникает такое странное произношение. Сейчас японцы заявляют, что их манера говорить и является древнекитайским стандартным произношением, а китайцы очень доверчиво относятся к этим заявлениям. Я же скажу этим людям:древнее китайское произношение имеет более 20 интонаций, разве оно похоже на простое произношение, как у японцев? И если доказательства того, что это древнее произношение, отсутствуют, то называемое японцами древним произношение, по-видимому, является произношением периода правления династий Суй и Тан. Ознакомьтесь со [словарем] «Гуан юнь»⁶⁰, с его времени до  [словарей] «Тан юнь» периода династии Тан и «Це юнь» периода династии Суй серьезных подвижек не произошло. Согласно «Гуан юнь» произношение тонкое (еле слышное), разве оно похоже на произношение японцами китайских иероглифов? Те люди говорят: откуда известно, что произношение [по словарю] «Гуан юнь» не похоже на японский выговор? Отвечаю: во-первых, шэнню [начальный согласный звук] (общепринятое наименование — алфавит). Во-вторых, четыре тона⁶¹,  не претерпевшие от династий Суй и Тан до настоящего времени серьезных изменений. Может быть, у японцев четыре тона? Может быть, у японцев еще и детализация на 40 рубрик? Что касается различий в произношениях, то со времени династий Юань и Мин [виды] произношений уменьшились по сравнению со [словарем] «Гуан юнь», но по сравнению с Японией все же их больше. Разве японцы при произношении китайских иероглифов могут различать 260 интонаций подобно [словарю] «Гуан юнь»? Подумайте, ведь все проживающие на побережье от провинции Цзянсу до Гуандуна мелкие торговцы и мастеровые кое-как могут говорить по-английски, но никогда их произношение не было стандартным. Допустим, через несколько сот лет англичане заявят: «Мы утратили старое английское произношение, однако проживающие вдоль побережья китайцы пользуются старым английским произношением». Как по-вашему, это смешно или не смешно?

(2) Японцы часто утверждают: «Читая старые китайские письмена, японцы все понимают, а современные китайские письмена [совершенно] не понимают. В сущности, стиль китайских знаков изменился, китайские иероглифы в изображении японцев — это всё же древние китайские письмена». Есть люди, которые верят этим словам. Я должен сказать: в японских литературных произведениях большое количество служебных слов; так как в разговорной речи они пользуются многими служебными словами, то и в сочинениях их тоже много. В Китае в литературных произведениях служебные слова чаще всего использовали в периоды трех династий — Сун, Юань и Мин, вот японцы их усиленно и копируют, а на самом деле в сочинениях, написанных до периодов Суй и Тан, очень немного служебных слов. Японцы смогут их понять? Что же касается интонаций речи древних людей, то они не слишком совпадают с современными, даже китайцы, в общих чертах знающие письмена, не могут в них до конца разобраться, что уж говорить о японцах? После того, как господин Ван написал «[Словарь] грамматических показателей в канонах и комментариях», а Ма Цзяньчжун⁶² недавно создал [энциклопедию] «Всё об элементах письма» («Вэнь тун»), в которой разделил их на восемь типов, по сути сопоставив их с французскими письменами, причём это сравнение отнюдь не притянуто за уши, все китайские слова были разделены на десять с лишним типов (хотя эту классификацию нельзя считать завершенной). Это в значительной степени совпадает со стилем разговора людей в древние времена. На фоне других книг по китайской грамматике, эти [сочинения] просто выдающиеся! Смешно, что некий японский ученый, Кодзима Кэнкитиро, тоже создал «Словарь китайских письмен» («Хань вэнь дянь»), в котором ссылается на древние книги, но его сочинение уступает по полноте [энциклопедии] «Всё об элементах письма», к тому же неудобный для чтения японский порядок слов насильно распространил на китайскую грамматику. Тем не менее, многие ученые утверждают, что сочинение Кодзима намного лучше [произведения] господина Ма, потому что господин Ма не дал написание сунских иероглифов, а Кодзима дал также и написание сунских иероглифов. Они не понимают, что китайские правила речи полностью оформились еще в период Тан, и сунские письмена в сущности не имеют особой интонации, поэтому их и нечего описывать? К тому же сунские иероглифы невозможно читать, а метод их расположения, трудности с речевыми акцентами делают непонятным старый письменный язык (вэньянь) и [книга Кодзима] отличается от сочинения господина Ма как небо от земли. Но увы! В последнее время в Китае появились ученые, которые переводят его книгу. Это поистине ошибка. Если даже в Японии старые китаисты не понимают использованные иероглифы, то что уж говорить о таком ученом как Кодзима. Сейчас нет необходимости сравнивать эти две книги, просто попросим Кодзима написать сочинение объемом в 1000 иероглифов и посмотрим  на стиль его письма, правильный он или неправильный, на его слог - гладкий он или корявый. А еще попросим его расставить знаки препинания⁶³ в [произведении] «История династии Хань» («Хань шу») и посмотрим, сумеет он справиться с задачей или нет? Вот и сможем провести эксперимент!

(3) Один англичанин утверждает, что многие китайские слова заимствованы извне, например, арбуз (сигуа), редька, редиска (лу фу), гранат (аньшилю), виноград (путао — 葡桃, обычно пишется как  葡萄) являются греческими словами, а лев (шицзы) — персидское слово, все они пришли в Китай извне. И хотя сейчас этому утверждению верят немногие, но в будущем, боюсь, оно может получить широкое распространение. Следует уяснить, что подобные рассуждения имеют некоторое основание. Однако, что в них правда, а что ошибка, в этом нам надо разобраться самим. Китай использует  по сути односложный язык, но названия птиц, животных, трав и деревьев являются многосложными словами. Как правило, названия состоят из двух иероглифов, но если эти иероглифы разъединить и у каждого из них окажется собственное значение, то они наверняка не заимствованы извне. Если же два иероглифа нельзя разъединить, то, возможно, [эти слова] пришли к нам из других стран. Виноград в сущности не является китайским продуктом, когда-то он пришёл к нам из районов Запада; его ветви и листья не похожи на ростки бамбука, а плод тоже не похож на персик⁶⁴, название же «путао» не соответствует значению китайского термина, поэтому, конечно же, это греческое слово. Так же обстоят дела и со словами «лев» (шицзы), гранат (аньшилю). Но в отношении слова «арбуз» (си гуа) дело обстоит иначе. «Гуа» означает «тыква» («дыня»), т. е. собирательное слово для тыквенных растений, а «си гуа» имеет смысл — «самые лучшие [плоды] произрастают в западных районах». Оба иероглифа имеют [собственное] значение, и возможно [это слово] из Китая перенесено в Грецию, а не из Греции перенесено в Китай. Редька (лофу) тоже является местным китайским продуктом, в [словаре] «Шо вэнь» это слово уже внесено [в статью] «малая печать» («сяо чжуань»)⁶⁵. И хотя эти два иероглифа не разъединяются, но как и названия птиц, животных, трав и деревьев, состоящих из сложных звуков, они, похоже, тоже из Китая попали в Грецию, а не наоборот. Что касается неожиданных сходств в разговорной речи [разных стран], то, например, такие слова как «отец», «мать», во всем мире не слишком сильно отличаются. В Китае старшего брата (сюн) называют «кунь» — измененное чтение иероглифа «гэ» (старший брат); сяньбийцы⁶⁶ же называют старшего брата «эгань». В Китае императора называют «цзюнь» (монарх), а тюрки именуют императора «кэхань» (хан). Китайцы называют себя «во» (я), а римляне называют себя «айго» (эго). На диалекте У⁶⁷ в Китае слово «мы» (вобэй) звучит как «эпан»⁶⁸ (в «Записях из монастыря в Лояне» [«Лоян цзялань цзи»]) себя называют «энун» (я), а на разговорном языке — «эпан»). На санскрите «мы» («вобэй») тоже звучит как «эпан». Китайцы произносят «они» («би») как «та» («он», «они»), а на диалекте У это слово звучит как «дота» («много их»). Китайские междометия «у» («увы», «ах») и «ху» («ах», «ох») на диалекте У произносится «эгао». Это еще самые легкие слова, при произнесении они соответствуют природным звукам, возможно, совпадали со [звуками] в старые времена, позднее они распались, как знать? Заявлять с уверенностью, что язык государства А пришел из государства Б, а слова государства Б вышли из государства А — совершенно необоснованно. (Похоже на то, что большинство японских терминов китайского происхождения; монгольское слово «Хуан тайцзи» произошло от китайского слова «хуан тайзы» (наследник императорского престола); маньчжурский термин «фуцзинь» преобразован из китайского слова «фужэнь» (жена) — это можно точно установить. Поскольку эти государства располагались по соседству с Китаем, а китайская культура развилась значительно раньше, то [эти государства] вынуждены были, не имея подобных понятий,  заимствовать китайские слова, вот такой вывод можно сделать. Если же два государства находились далеко друг от друга, но развивались приблизительно одинаково, а их культура расцветала примерно в одно время, к подобному выводу прийти нельзя). Некоторые утверждают, что китайское пиктографическое письмо пришло из Египта; заявляют также, что 22 китайских иероглифа «Небесных стволов» и «Земных ветвей»⁶⁹ — это 22 буквы греческого алфавита. Подобное утверждение неверно. Пиктограмма — это рисунок, какими бы ни были первобытные люди, они, глядя одновременно на один и тот же предмет, всегда рисовали его одинаково. Какая необходимость мне передавать тебе, а тебе передавать мне? А среди 22 иероглифов «Небесных стволов» и «Земных ветвей» [иероглифы] “цзя”, “цзи”, “гэн”, “гуй” — это иероглифы одного и того же фонетического узла, “синь” и “сюй” — это [иероглифы] другого фонетического узла, а древнее произношение [иероглифов] “моу”, “мао” и “вэй” также принадлежит одному и тому же фонетическому узлу. Если бы «Небесные стволы» и «Земные ветви» являлись алфавитом, то каждый иероглиф имел бы звук своего фонетического узла. Так как ныне существует множество звуков одного и того же фонетического узла, то как из них можно составить алфавит? От подобных рассуждений следует отказаться.

(4) У французов бытует мнение, что китайская нация пришла из Вавилона. А еще они уверяют, что территория Китая раньше принадлежала [племени] мяо, которое впоследствии было изгнано ханьцами. Прежде я тоже сильно верил этому утверждению. Но когда недавно весьма скрупулезно изучил [эту проблему], то понял, что это совершенно неверно. 72 монарха династий Цинь и Хань возможно и не были чистокровными китайскими аборигенами, может быть, несколько из них были выходцами из Вавилона. Ибо в «Жизнеописании императора Му» («Му тяньцзы чжуань») говорится примерно то же самое. Но утверждать, что все китайцы пришли из Вавилона, совершенно неправильно. Обратите внимание на фамилию Цзян [бога] Шэньнуна⁷⁰. Цзян — это Цян⁷¹, в период династии Чжоу был некто Цзян Жун, а в период Цзинь в Цинхае был вождь племени, прозывавшийся Цзян Цун, как видите, Цзян— это фамильный [иероглиф] Цянов. Шэньнун, вероятно, происходил из Цинхая, а Хуан-ди, возможно, из более отдаленных мест, поэтому в «Каноне гор и морей» («Шань хай цзин»)⁷² говорится, что [жители] Шэньду (Шэньду это Индия) часто отправлялись в Дася⁷³ для сбора бамбука; Дася — это государство Духоло (Афганистан), находившееся к северо-западу от Индии, так что возможно Хуан-ди был индусом. В конечном счете, истоки китайской нации надо искать не дальше Индии и Синьцзяна, а скорее всего еще ближе — в Тибете и Цинхае, но отнюдь не в Вавилоне. Что же касается современных мяо, то они не являются древними сань мяо⁷⁴; а современные племена ли — отнюдь не древние цзю ли (девять [представителей] из рода Ли)⁷⁵. Сань мяо и цзю ли тоже не принадлежат к одному роду. Сань мяо проживали на Юге, поэтому существовала поговорка: слева — Дунтин (озера и горы), а справа — Пэнсянь (озеро Пэнсянь); девять из рода Ли проживали на Севере, поэтому в «Шан шу» и «Шицзине» говорится о неком князе из княжества Ли, которое располагалось в Шаньси. Чи Ю являлся государем цзю ли (согласно утверждению ханьского [ученого] Ма Жуна⁷⁶), поэтому, когда Хуан-ди прибыл с Запада, а Чи Ю — с Востока, они встретились в Чжолу, то есть в нынешнем округе Сюаньхуа провинции Чжили, где и устроили сражение. Если бы цзю ли и сань мяо были бы членами современных племен Ли и Мяо, то битва должна была бы состояться на Юге, почему же они двинулись на Север, разве народность мяо делила территорию с монголо-татарами? Сань мяо являются потомками цзиньюней⁷⁷ (как утверждает Чжэн Канчэн из династии Хань), они не имеют никакого отношения к народности мяо. Нынешних представителей народностей мяо и ли во времена правления династии Хань называли юго-западными варварами. Иероглиф «мяо»  苗 поначалу имел начертание  髣  «фан», а иероглиф «ли» 黎  первоначально имел [другое] написание  俚 «ли», поэтому от времен правления династии Хань до начала династии Тан существовали лишь названия «фан» и «ли» и не было названий «мяо» и [другое] «ли». Позже под воздействием необоснованного вывода, сделанного в «Шан шу», появились «мяо» и «ли», а иностранцы, которые совершенно не разбираются в истории Китая, голословные утверждения китайцев приняли за достоверную [информацию]. В рассуждения самих китайцев вкралась ошибка, которая перекочевала в другие страны, посчитавшие ее обоснованным утверждением. Как по-вашему, разве над этим не обсмеешься до смерти?

(5) Во Франции некоторые ученые утверждают, что наименование гексаграмм в «И цзине»⁷⁸  — это иероглифический лексикон, смысл каждой черты гексаграммы вытекает из иероглифов, обозначающих их наименования, так что гексаграммы состоят из нескольких иероглифов. Эти рассуждения весьма походят на утверждение, высказанное Цзяо Сюнем⁷⁹ сто лет тому назад. И некоторые из моих друзей тоже этому верят. Я скажу так: иероглифы, которые он употребил, в подавляющем большинстве отсутствуют в [стиле] малого письма, как можно утверждать, что в период, когда Вэнь-ван⁸⁰ составил «Чжоу и», уже существовали эти несколько иероглифов? Кроме того, по звучанию использованные иероглифы не вполне совпадают; если ученые других стран, собираясь идти этим путем, считают, что он мыслил правильно, то ученые Китая рассматривают эти рассуждения лишь как гипотезу, как можно их считать истинными? Если уверять, что его рассуждения точны и поэтому им можно доверять, то я заявляю, что ученые эпохи Мин по сравнению с французами утверждали еще более точно: они говорили, что «Четверокнижие» («Сы шу»)⁸¹  —это по сути одна книга, что в конце [произведения] «Суждения и беседы» («Лунь юй») есть такие слова: «Не зная повеления Неба, [не сможешь быть благородным мужем]»⁸²; далее о [сочинении] «Срединное и неизменное» («Чжун юн»)⁸³, в разговоре употребляют такие слова: «Предопределение Неба считается [небесной] природой», а в конце «Чжун юн» сказано: «Я обладаю сиятельной добродетелью»; далее о [сочинении] «Великое учение» («Да сюэ»)⁸⁴ в разговоре употребляют такие слова: «выявление сиятельной добродетели», в конце «Великого учения» говорится: «не считай выгоду долгом, а считай долг выгодой»; затем о [произведении] «Мэн-цзы»⁸⁵ в разговоре употребляют такие слова: «Князь, вам также следует говорить только о гуманности и справедливости. К чему непременно толковать о выгоде?»⁸⁶. В конце концов, это естественное поведение без какого-либо насилия. Однако верили этим словам или нет? Жители конца правления династии Мин произносили эти слова, посмеиваясь, а утверждения французов считают разумными. Разве в этом нет противоречия?

Вышеприведенные рассуждения — это всего лишь несколько [доказательств], остальные я тоже приведу вкратце. Очевидно, что китаеведение зарубежных ученых мы не можем принять в качестве эталона, но если китайцы, не слишком глубоко разбирающиеся в китайских делах, по аналогии с событиями в других странах выдвинут оригинальную теорию, мы также не можем использовать ее в качестве образца. Если произвольно устанавливать что-либо в качестве стандарта, то неизбежны расхождения с истиной, в научном плане возникнут ошибки, к тому же начнётся фальсификация событий. (Ранее в Китае не было фальсификаций событий, ибо историческая [наука] процветала, что мешало произвольным измышлениям и бессвязным толкованиям; лишь японцам свойственно хаотическое состояние исторической науки, кроме того, вымыслы литературных произведений они принимают за правду. Например, в японской литературе говорится, что Юань Ицзин побывал в Монголии, а по утверждению современных ученых Юань Ицзин — это Цзи Сыхан, то есть налицо необоснованное изображение кистью и тушью⁸⁷. Представители имущих слоев Китая уверены, что многие удивительные истории, описанные в «Популярном изложении повести “Троецарствие”» («Сань го чжи янь и»)⁸⁸, являются подлинными фактами, однако у мало-мальски образованных людей они вызывают разве что улыбку. Японские ученые, приумножая славу своих предшественников, считают мифы литературных произведений подлинными фактами, что очень смешно. Поскольку историческая наука Японии по сути не процветает, официальную историю своей страны японцы в большинстве своем черпают из литературных произведений и слухов, что смехотворно. Хорошо бы такое поветрие не распространилось на Китай!) Если манипулировать правилами, то можно всегда поступать по собственному произволу, но если таким способом создавать науку, то превратишься в глупца; если таким образом осуществлять просвещение, то молодежь превратится в глупцов; даже при отсутствии подобных недостатков не следует, услышав разговоры иностранцев о приемлемости китайской науки, соответственно просвещать учащихся  а тем — принимать соответствующее образование! Несмотря на всемерное восхваление со стороны профанов, такая практика отнюдь не повысила ничью репутацию, к тому же   на пике подобных веяний утверждается приемлемость китайских наук; на спаде, возможно, будут утверждать, что китайские науки нам не подходят. Неужели у китайских просветителей тоже отсутствует собственное мнение? Сейчас, когда в Китае открыли Институт каноноведения, туда приехали учиться многие европейцы, это позволит иностранцам кое-что узнать о китайских науках, что безусловно неплохо; однако ошибочно рассчитывать, что в связи с этим намного возрастет авторитет [наших наук]. Все, кто изучает науки и занимается просвещением не могут поступать, как при продаже антиквариата: когда посетителей много, то его оценивают чрезвычайно дорого; когда же посетители отсутствуют, то [товар] так дешевеет, что цена и половины гроша(вэня)⁸⁹ не достигает. Жители страны должны изучать науки своей страны, налаживать просвещение в своей стране подобно тому, как они относятся к воде, огню, дровам и рису, то есть использовать и дорогое и дешевое, интересоваться лишь тем, есть ли польза и не интересоваться оценками иностранцев — дорого ли, дёшево. Вода, набирая силу, становится прозрачнее, огонь — ярче, дрова — суше, а рис — спелее, так обстоит дело и с просвещением. Что касается зарубежных наук, отсутствующих в Китае, то в области просвещения нужно использовать их как подспорье и решительно нельзя повторять: «естественные науки приходят в упадок», а также утверждать, что пригодные зарубежные науки уже давно прижились в Китае. Необходимо уяснить, что в любом деле нельзя отбрасывать то, в чём  сам силен, но нельзя и отвергать и то ценное, что есть у других. Отбрасывание того, в чем силен сам, и отказ от того ценного, что есть у других, — это свидетельство ограниченного кругозора жителей островного государства. Мы же безбрежное великое государство, нам негоже подражать им, мелким людишкам!