|
Тематический раздел
|
Рабочая библиография китаиста
Глава 2. Циклы чтений и усвоений: I. Вводный цикл Пропедевтика Начиная эту главу, я позволю себе отметить, прежде всего, непрерывно наблюдаемый мною, как за время моего собственного ученичества, так и за время преподавательской деятельности, любопытный и вместе с тем грустный факт: приступая к изучению китайского языка в том самом широком его понимании отражателя китайской культуры, о котором я и условился только и говорить, учащийся очень редко сознает (почти никогда), что его собственный «язык» не способен отражать даже хорошо понятые идеи китайца. Идя дальше, можно видеть, что эта неспособность поражает понимательные центры учащегося еще до хорошего усвоения китайских идей и даже мешает ему прежде всего прочего. Чаще всего он готов принимать за объективную трудность «китайского языка» самую элементарную трудность - субъективную, т.е. собственную неэластичность, узость, неподготовленность. Так, начиная свои чтения по китайской культуре и чаще всего сразу же принимаясь за учебные переводы[1], он привыкает оперировать словом «церемонии» (и далее: rites, rituals) ли, отражающем, как известно, всю философскую мораль конфуцианства, разветвившуюся по всей китайской классической и уставной литературе подобно полукомической экзотики «китайских церемоний»[2]. Он считает при этом отправной точкой свое собственное отношение к «церемониям» и полностью игнорирует соответствующие явления общественной жизни у других народов, особенно тех, у которых, как и у китайцев, «церемонии» были связаны не только и единственно с религиозным обрядом и помпой (а таких народов вообще найдется немного, даже если не исключать редко хорошо наблюдаемый свой собственный народ и его историческую жизнь). Во всяком случае, мне не нужно двух рук, чтобы по пальцам перечесть русских китаистов, умевших (и, пожалуй, умеющих) перевести серьезный китайский текст, говорящий о ли каждый раз (а многообразие контекстов ли требует и от переводчика такого же многообразия и эластичности) соответствующим образом, свидетельствующим о его всечеловеческом понимании и этого слова, и этого явления, основанном на предварительной подготовке[3]. Точно так же «человеколюбие», «долг», «мудрость» и т. д. для названия китайских понятий жэнь, и, чжи и др. невольно вовлекают мысль в экзотику, т. е. в представление о совершающемся перед глазами (хотя бы и в тексте) как о чем-то бесконечно параллельном мне, но со мною не соприкасающемся. Целый ряд важнейших явлений китайского быта и ряд китайских идей - количественно огромный и едва ли не занимающий собой всю терминологическую часть китайского лексикона - найдет отражение лишь в человеке, как-то шире подготовленном, чем то дает элементарная школа[4]. Остается рекомендовать хотя бы энциклопедическое (если не более серьезное) развитие своего словаря за пределы обывательских знаний и представлений, с тем, чтобы, например, под «литературой» не разуметь одну лишь печатную все-продукцию; под «языком» и «диалектом» не разуметь какую-то иерархию[5], не относиться экзотически к словам «путь», «добродетель», «военный», «гражданский» и т. д., считаясь с этими словами, нормальными и неэкзотическими в наших же, хотя и не в первых попавшихся, контекстах. Примеров такого рода, повторяю, едва ли не столько же, сколько тематизирующих иероглифов[6]. Это глубокое самоисправление учащегося едва ли менее серьезно, чем его подготовка к чтению книг о китайской культуре на иностранных языках (особенно в порядке важности - на французском, английском и немецком)[7]. Однако убедить учащихся в необходимости этого самоисправления удается не часто, и менее всего именно тех, кто по скудости своего развития больше всего нуждается в предварительной начитанности, чтобы к китайской культуре приступить с языком, способным назвать ее ценности без самообмана и, в особенности, без обманывания других. Однако и второе, не менее важное положение, встречает всегда сопротивление: «неужели же для изучения одного языка надо изучать еще три других?» - в наиболее откровенном виде формула этого, так сказать, сомнения. Думаю, что после всего вышесказанного, мне не придется долго останавливаться на этом вопросе, ибо никакого вопроса здесь и нет. Китайский культурный комплекс требует как от китайцев, так и от нас научного подхода. Как китайские синологи нашего времени следят за всей синологической литературой[8], хотя, казалось бы, они могли бы самодовлеть более всех других, так и нам нужно подходить к Китаю шире, чем из рамок написанного только по-русски. Это обстоятельство значительно усугубляется тем, что на русском языке, к сожалению, циклов чтения о китайской культуре (по истории, литературе, искусству и т. д.) очень мало, особенно в смысле продукции, современной по дате и, конечно, по современному научному достоинству. Едва ли можно будет (это я выясню на следующих страницах) что-либо на русском языке рекомендовать как вводную книгу, еще менее - как основную и, наконец, - синологически выдержанную (к счастью, последний разряд не без исключений). Кто в этом виноват, судить уже поздно, во всяком случае, когда-либо и где-либо в другом месте, где удастся, может быть, можно будет написать историю русской синологии. Здесь же пока отмечу, что и сейчас я еще не вижу на горизонте нашем сил, могущих взяться, например, за написание истории Китая, лучше оборудованной, чем, например, даже история Груссе (Grousset R. Histoire de l’Extême-Orient. Vol. I-II. P., 1928-1929), или менее доктринерской и более убедительной, чем история Франке (Franke O. Geschichte des chinesischen Reiches. Eine Darstellung seiner Entstehung, seines Wessens und seiner Entwicklung bis zur neuesten Zeit. Bd. 1-5. B.-Lpz., 1930-1952), взяться за написание истории китайской литературы, более научной, чем предыдущие европейские труды (Grube W. Geschichte der chinesischen Literatur. Lpz., 1902; Giles H.A. A history of Chinese literature. L., 1901; Wilhelm R. Die chinesische Literatur. Wildpark - Potsdam, 1926) и, уже разумеется, более научной и вообще более приемлемой, чем «Очерк китайской литературы» В. П. Васильева и т. п. Точно так же и формальные подступы к изучению китайского языка у нас не обеспечены, ибо наши грамматики до сих пор (как будет указано далее) все еще не вполне удовлетворительны, а хрестоматии и вовсе устарели. Одним словом, я не вижу никакой возможности со знанием только одного русского языка даже подойти к изучению китайского языка и китайской культуры; тем менее - к установлению своих познаний. Наконец, менее всего - к синологической осведомленности и вооруженности, т. е. иными словами, без соблюдения этих условий моя книга бесполезна. Этими краткими словами я закончу необходимую предпосылку к основному вопросу, полагая, что сказано приблизительно все.
О вводных циклах Говоря по существу, очень трудно выделить из общего цикла чтений, лежащих фондом в образовании китаиста, те книги, которые, по всей справедливости, а тем более точности, могут быть рекомендованы как вводные, и поэтому, сделав, как мог, отбор их, я вряд ли могу претендовать на его безукоризненную четкость. Особенно трудно отделить их от основных циклов, которые, в свою очередь, точно так же могут сгруппироваться недостаточно отчетливо, и от самоучителей, к которым они, при несколько расширенном толковании последних, очень близко подходят. Вообще, я склонен считать книгой вводного характера всякую хорошую, достойную книгу о Китае и о китайской культуре, если она написана хорошим специалистом, вплотную соприкасающимся с непосредственными источниками, но так, что ее может читать и некитаист, книгу научно-популярную, но, конечно, не популярно-вульгарную. В особенности же я готов приветствовать в качестве вводной наиболее современную научную книгу о Китае и его культуре, переоценивающую все предыдущие теории и установки, давая в связном виде как бы нечто новое, более устойчивое и более связанное с научным моментом. Такой книгой я считаю, например, давно уже появившийся труд профессора Анри Масперо: Henri Maspéro. La Chine Antique. P., 1927, о котором будет еще подробная речь впереди, ибо по своим научным достоинствам и сильному, стройному синтезу в этой труднейшей области, это книга как бы перестраивает всех нас, укрепляя наши разрозненные чтения и связывая их «научным цементом» в невиданное доселе стройное целое. Ясно, что для начинающего она является откровением, избавляя его от созерцания хаотического сражения всевозможных теорий, имевших место до сих пор, и давая ему отправные пункты по труднейшим вопросам синологической экзегезы. Мимо этой книги ни один китаист пройти не может, и одно ее сосредоточенное чтение и добросовестное усвоение уже явится весьма солидным введением в изучение китайской истории и культуры. К сожалению, она, во-первых, написана на французском языке, который китаист наших дней в СССР изучать почему-то не очень стремится; во-вторых, этот французский язык не из тех, которые даются сразу же после поверхностной школьной учебы, и, вообще, не из легких; наконец, книга не имеет ни указателя, ни иероглифики. Все это, вместе взятое, выдвигает, по-моему, необходимость перевода этой книги на русский язык, который сам по себе будет немалой проблемой, ибо он может быть поручен только очень опытному китаисту, легко справляющемуся с данным материалом вообще, а равно и с терминологией и с транскрипцией, которая при этом, несомненно, должна быть снабжена иероглификой. Однако и эту прекрасную книгу я все-таки отложу в основные циклы, ибо боюсь, что колоссальный репертуар ее статей, сведений, теорий в уме начинающего может недостойно побледнеть и распылиться именно в силу своей огромности, почти громоздкости. Так что и в этом примере понятие вводной книги не отчетливо. Как было уже условлено, я делаю свой обзор эклектическим порядком, т. е. отмечаю книги не по признаку доступности (русского) языка или «легкости» вообще, но по научному типу и научному достоинству. Таким образом, получится как бы сводный цикл, в котором примут участие, например, немецкая история, французские классики, английские книги по искусству, русская грамматика и т. д. Русским циклам за их отсталостью и малочисленностью придется наравне с норвежскими, датскими, польскими, испанскими, греческими, итальянскими и т. д. отойти на задний план, ибо перед лицом столь трудно постигаемой науки, как наука о китайском тексте, отражающем весь китайский культуро-комплекс, соображения языка и упорствования в нем являются, по меньшей мере, опасными. Однако и знание трех основных европейских языков поможет введению в китаеведение лишь отчасти. По целому ряду вопросов полнота освещения и доброкачественность утверждаемых данных может быть почерпнута только из китайских вводных книг, которых за последнее время появляется на рынке множество и из которых можно сделать хороший выбор (например, популярные очерки по литературе, истории, прогрессу науки, общей культуре, искусству и т. д.). Например, ни на одном из европейских языков нет книги о современной китайской литературе, которая трактовала бы этот интересующий всякого начинающего вопрос с тою же полнотой, как ряд китайских книг этого содержания[9]. То же и по истории, и по всем другим предметам. Исключение составляют такие книги, как книга профессора Масперо, стоящая особняком и не зависящая от доступности своей для европейского читателя. Понятно, что назвать китайские книги вводными, когда речь идет о начинающем китаисте, значило бы договориться до абсурда, и потому я считаю себя обязанным, по незнающему ограничений чувству пропорций, об этом включении заявить, на нем не настаивая. Думаю, что все-таки лучше всего, если учащийся, усвоив себе эту пропорцию, отметит себе для будущей программы непременно включить в нее наилучшие и наиболее современные, появившиеся ко времени его текстовой зрелости китайские книги как отвечающие на значительно бóльшее число вопросов, чем европейские, да, в общем, лучше их.
Очерк вводной литературы Обзоры Не без труда избрав главным предметом вводной литературы обзоры и сократив до минимума, на основании принципа, указанного в предыдущей главе (в речи о книге профессора Масперо), длительные чтения, я считаю по-прежнему справедливым поставить на первое место статью профессора Масперо «История и историки Китая за 50 лет» (в сборнике «Histoire et histoiriens depuis 50 ans»), упомянутую уже выше[10]. Начать с того, что высокая авторитетность ее автора, имеющего доступ ко всем нужным синологу языкам (включая сюда китайский и японский, но, к сожалению, с некоторыми изъятиями русского языка, приведшими к серьезным пропускам, особенно в отделе Средней Азии), крайне выгодно отличает ее от предыдущих ей по типу работ профессора Кордье (Henri Cordier. Bibliotheca Sinica)[11], который, по невладению китайским текстом, не мог давать ничего, кроме слепой номенклатуры и, в крайнем случае, пересказа общих мест. Кроме того, как историк с широким кругозором, а также, отчасти, и по общему заданию издателей, профессор Масперо вышел далеко за пределы узкоисторического цикла и распространил свою в высшей степени ценную информацию на другие области, например на литературу, религию, общественный строй, искусство, сделав, таким образом, свою работу историка полезной и для всех китаистов вообще. Для поучительности и сжатости эта достойная библиография пренебрегла (об этом приходится, между прочим, сожалеть) полной критикой называемых книг, ограничившись лишь их тематическою связью. Таким образом, учащийся может с этой книгой в руке найти себе основные пути и программы, но вряд ли ему удастся миновать книг, достоинства которых сомнительны (например, книга Сулье-де-Морана, Soulié de Morant) и которые названы лишь для полноты картины и перечня. Вообще, вся эта статья, при условии отведенного ей удесятеренного объема, могла бы быть совершенно иной по своей полезности, и автор, конечно, мог бы ее сделать такой. Остается пожелать, чтобы это было сделано или им или, еще лучше, самым выдающимся знатоком и критиком синологических достижений, профессором Пеллио[12]. Оставляя для библиографического отдела второй части общие библиографические обзоры номенклатурного типа и занимаясь во вводной части пока исключительно обзорами с некоторой аттестацией, надо будет опять обратиться к упомянутому уже выше руководству профессора Хэниша (E. Haenisch. Lehrgang der Klassischen Chinesischen Schriftsprache), где в главе первой (второй части), под первою же рубрикой «Пособия» (Hilfsmittel) находим рекомендуемую им рабочую библиотеку китаиста, состоящую по порядку из: а) словарей, в) конкордансов, с) учебников разговорного и письменного языков, d) фонетических пособий, е) справочников, f) книг по литературе, g) по классикам, h) по хронологии, i) по истории, j) по географии, k) по философии, l) по государственной организации, m) по религии и этнографии и n) из журналов. Я уже имел случай отметить крайнюю недостаточность характеристик, даваемых лейпцигским коллегою называемым книгам. В самом деле, я лично, например, желал бы знать, в какой мере он рекомендует мне пока неизвестную книгу Вегенера по географии Китая (Wegener. China eine Landes und Volks Kunde. L., 1930). Далее, как автор относится, например, к транскрипции на его картах и откуда эти самые карты; научный ли это или (судя по названию) только популярный труд; в каком отношении находится он, хотя бы, например, к своему предшественнику Ришару (Richard, L. Géographie de l’Empire de Chine. 2 ed. Changhai, 1923), которого профессор Хэниш называет тут же рядом и также без всяких характеристик? Не углубляясь пока далее, я позволил бы себе спросить, действительно ли профессор Хэниш с чистым сердцем рекомендует устарелый и, вообще, весьма дефективный историко-географический справочник Био (Biot, E., Dictionnaire des noms anciens et modernes des villes de la Chine, 1832) и его перевод (переделку) у Плейфера (Playfair, G. M. H. The cities and towns of China. A geographical dictionary. 2-nd ed. Shanghai, 1910), об отношении которого к первому также почему-то не упомянуто? Наконец, который именно «Атлас Китая» из изданных «Commercial Press» в Шанхае он рекомендует: их несколько; тем более что упоминание не дает даты. В дальнейшем перечень весьма напоминает географический. Любопытно, что слово «рекомендую» (zu empfehlen ist), применено, кажется, всего раз - к упомянутой уже мною книге Масперо о древнем Китае, хотя благоприятные отзывы о других книгах (не всегда заслужено)[13]иногда встречаются. Таким образом, и этот перечень, которому, по-моему, следовало бы быть гораздо более подробным, а, главное, поучительным (ибо, где же, как не в «Учебном руководстве» ожидать вступительных и критических наставлений?), удовлетворить учащегося не может. А между тем, по словам одного из участников Первой американской конференции по развитию китаеведения[14], «самая настоятельная необходимость для начинающих китаистов и, реально говоря, для преподавателей китаеведения заключается в руководстве к книгам на языках Запада». Правда, профессор Гудрич (Goodrich) тут же обратил внимание на издаваемый им в Колумбийском университете список такого порядка, но при ознакомлении моем с ним он точно также надежд моих не оправдал[15]. Еще менее заслуживает внимания учащегося «Список 100 избранных книг по Китаю» (One Hundred Selected Books on China), опубликованный Китайским институтом в Америке, ввиду «обнаруженного американской публикой все растущего интереса к Китаю и к его изучению». Список не приспособлен для учащихся, предпринимающих основательные исследования в этой области, и поэтому он ограничен изданиями на английском языке и легко находимыми на книжном рынке. Однако я упоминаю этот бесцветный список и упоминаю потому, что он вводит похвальное обыкновение, не ограничиваясь библиографической титулатурой, давать содержание книги по главам[16]и присоединять к ним выдержки из предисловий авторов или из заметок об их книгах. Можно было бы удовольствоваться и этим порядком вещей, если вообще нельзя требовать настоящего библиографического, ориентировочного руководства.
Энциклопедические статьи и книги Далее следует перейти к энциклопедическим статьям. Напомню, что очень долгое время (оно еще и посейчас вряд ли прошло) единственно грамотным общим очерком Китая на русском языке можно было считать статью «Китай» в 1-ом и I2-ом изданиях Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. По крайней мере, статьи были написаны нашими лучшими китаеведами, которые, к сожалению, ими и ограничились, а все прочее, поступившее на рынок с претензией на энциклопедическую универсальность, было почти всегда ниже всякой критики. Да будет разрешено не приводить этих малопочтенных названий. Точно так же, последнее издание Британской энциклопедии (Encyclopaedia Britannica) дает лучшую ориентировку начинающему, чем подбор «общих», а тем более специальных книг по Китаю. Напомню, что в 11-ом издании этой энциклопедии статьи по истории, языку и литературе Китая были написаны лучшими для того времени (1910-е годы) знатоками, и вынужденная сжатость заставляла их свои характеристики давать более заостренно к их, конечно, выигрышу[17]. Таким образом, отнюдь не считая энциклопедические статьи надлежащим и тем более законченным материалом, я все же держусь мнения, что с них надо начинать. Когда появится статья «Китай» в БСЭ, я точно так же буду ее рекомендовать, если только синологическая грамотность будет в ней (или в них) достаточно соблюдена и если установленные истины не будут смешаны с личными воззрениями, предположениями, теориями. Однако есть не только статьи, но и энциклопедические книги о Китае. Для Старого Китая такой книгой, выдержавшей несколько изданий и напитавшей собой бесконечный ряд последующих заимствований и переделок, является классический труд хорошего синолога (автора очень достойного для своего времени китайско-английского словаря Уильямза) «Срединное Царство»: S. Wells Williams. The Middle Kingdom. Survey of the Geography, Government, Education, Social Life, Arts, Religion ets. of the Chinese Empire and its Inhabitants; N.Y. First Edition 1848 … Fourth Revised Edition with new map and illustrations, 1883[18]. Я и сейчас скажу, что лучше, чем в этой книге, нет нигде описания Старого Китая в таком прямо невероятном разнообразии (о нем дает представление обильный указатель в конце книги, который я назвал бы европейским словарем-словоуказателем китайской культуры). А так как читатель, подготовляющий себя к чтению серьезного китайского текста, не ограниченного последним годом и месяцем, непременно нуждается в связном представлении о том Китае, который производил и окружал начетчиков последнего времени, то лучше этой книги я до сих пор для данной цели ничего на горизонте не вижу. Таким образом, весьма рекомендую эту в высокой степени интересную и авторитетную (повторяю, только для знаний о Старом Китае) книгу добросовестно прочитать и затем при помощи указателя превратить ее в справочник, словарь китайской культуры. Нечто в этом роде, но уже более развитое и современное, мы найдем в чрезвычайно популярном на Дальнем Востоке томике «Вещей китайских» Дайера Болла (Ball J.D. Things Chinese. Shanghai, 1892), последнее издание которого под непосредственной редактурой известного автора научно-популярных трудов о Китае, о котором сейчас будет речь, Э. Т. Ч. Вернера (E. T. C. Werner)[19] можно смело рекомендовать в качестве первых элементарных сведений по вопросам, интересующих учащегося и бросающимся, прежде всех других, в глаза. Иногда приводятся и библиографические сведения, и так как они приурочиваются к отдельным словам, то небезынтересны. Однако научного значения книга не имеет никакого, и цитировать из нее нечего. Это просто набор ходячих мнений и знаний, к проверке которых синологический ум и метод еще почти не притрагивались. Чаще всего (если не всегда) это сделано просто по лени следить за синологией, особенно за китайской. «Читатель, внимай», - как говорят французы. Русский перевод этих «Вещей…» сделан лишь частью и вообще не заслуживает упоминания. В конце книги есть особый алфавитный (к алфавитному же порядку статей, в котором расположена книга) перекрестный указатель, так что при этой двойной системе основных крупных тем и подтем можно извлечь из книги немало предварительных сведений, подлежащих, однако, как я уже сказал, дальнейшей установке и проверке. Из современных общих пособий вводного типа по истории Китая я готов назвать (скорее, нежели рекомендовать) книгу «Китайцы, их история и культура» профессора Латуретта (Kenneth Scott Latourette. The Chinese, their history and culture. N.Y., 1934) в смысле ее современных пополнений и указателей, в том числе иероглифического. Однако трудно допустить нормальность развития научной квалификации историка Китая из историка-миссионера миссионерской же деятельности в Китае. И действительно, оригинального в книге ничего нет, и ее можно лишь назвать среди пособий для начинающего, не имеющего под руками ничего более нового и оригинального. Синологические введения, принадлежащие перу китайцев на иностранных языках, начинают также появляться и привлекать к себе внимание. Из них можно упомянуть (но вряд ли рекомендовать) книгу известного китайского профессора, преподающего в американских университетах (прошедшего, между прочим, до этого весьма зигзагообразную карьеру), Цзян Кан-ху (On Chinese Studies by Kiang Kang-hu. Shanghai. Cоmmercial Press, 1933). В этой книге много интересного и необычного для подобных книг, но она настолько заражена китайским патриотическим самовосхвалением, что китаец-рецензент в «Nankai Social and Economic Quarterly» (VIII, I) Чжан Цунь-мин обрушивается на нее за ненаучность. Таким образом, учиться по этой книге недопустимо, но для чтения достаточно предупрежденного и вооруженного лица она может оказаться интересной и, если не искренней, то, во всяком случае, откровенной. Более современный, чисто американский, характер носят бегло набросанные конспекты по китайской культуре, из которых остановлюсь как наиболее характерном, хотя и весьма поверхностном, на «Кратком пояснительном конспекте к изучению китайской культуры» (A Brief Interpretative Outline for the Study of Chinese Culture), подготовленном ко второй сессии Института тихоокеанских взаимоотношений (Institute of Pacific Relations. Preliminary Paper Prepared for Second Session. July 1927. С. 15-29) китайцем, профессором китайского же языка на Гавайях, Ли Шао-чжаном[20](Shao-chang Lee. Professor of Chinese Language and History, University of Hawaii. Honolulu, 1927). После перечня китайских провинций автор дает в кратчайшем виде «историю китайской культурной эволюции (в разных ее областях) по периодам», сведения о китайском моральном идеале (с обязательным, по-видимому, для автора указанием на влияние христианства) и о терминологических соотношениях его частей (в виде диаграмм); о китайских религиозных идеях, поверьях и учреждениях; о языке, воспитании и литературе; об искусстве, его символах и легендах; о законодательстве брака и его обычаях; о системе китайской семьи, об общественных нравах, играх, спорте, развлечениях и т. д. Не забыта и всегдашняя тема о китайской бедности и о китайских богатствах, также и о китайской индустриализации. Заключительная глава говорит о том, чем мир обязан Китаю. Как видно из этого перечня, маленькая книжка-тетрадь, написанная лаконическим стилем конспектов, может дать действительно охват на 60 страницах очень большого поля китайской культуры. Такой охват дается путем нормального чтения не без труда и потому, казалось бы, для вводного конспекта именно такие ориентировочные схемы нужно было бы рекомендовать в первую очередь, тем более что отдельные главы сопровождаются краткою, но выразительною самой по себе библиографией. Однако эта книга может быть рекомендована не без оговорок и довольно существенных. Начать с самых главных ее полезностей - этих самых библиографических списков: они составлены, главным образом, для американцев и научное их значение узко и ничтожно[21]: Это просто случайный, сборный материал. Лаконичные утверждения, чертежи и схемы - продукт банальных прописей, переводы китайца-профессора часто переходят все меры разумности (провинция Ганьсу «карикатурно переведена» через «Sweet and Severe»); характеристики часто опасны (хризантема, будто бы, символ веселого благодушия «joviality; good fellowship» и т. д.). Но принцип книги, повторяю, неплох, и она может дать беглое общее представление о Китае, старом и новом вместе[22]. Несравнимо более серьезна, хотя бы лишь для такого же беглого просмотра и ориентации, огромная историческая компиляция социологической и стратиграфической спенсеровской системы китайской истории, принадлежащая одному из наилучших английских китаистов этого типа, т. е. писателей о Китае с некоторым контролем источника и, во всяком случае, равнением на него. Это книга бывшего английского консула Вернера (E. T. C. Werner. Descriptive Sociology or Groups of Sociological Facts, Classified and Arranged by Herbert Spencer. Chinese. Compiled and abstracted upon the plan organized by Herbert Spencer, by E. T. C. Werner, H. M.’s Consul at Foo-chow. London, 1900), в которой один из поздних рецензентов (в «Journal of the North Branch RAS» XVII, 1916, p. 41) все еще признавал выдающийся памятник научной техники и человеческого энтузиазма. Как показывает заглавие, основное содержание книги занимается классификацией фактов китайской истории, в особенности социологического порядка, распределенных в особой системе, горизонтально-хронологической и вертикально-группировочной. Ввиду исключительного характера этой едва ли не полезнейшей из всех ориентировочных (и в то же время справочных) книг китаиста, может быть, будет не бесполезно привести здесь в переводе часть одной из таблиц, говорящих сами за себя и без всяких дальнейших описаний и характеристик (пропуск в рукописи - ред.) Как видно из этих переводов, книга Вернера, распределяющая социологические факты китайской истории в порядке легко уловимом и в высокой степени поучительном, является для каждого китаиста настольной. Кроме того, как видно из каталогов[23], несмотря на ее размеры, она по цене вполне доступна. Однако таблицами содержание этой полезной книги не исчерпывается, и, в общем, извлечения сделаны, правда, эклектически, кусочным порядком, зачастую смешивающим авторитет с неавторитетом из 240 европейских и 800 китайских сочинений, одна номенклатура которых, приводящаяся в книге, уже сама по себе достаточно поучительна. Далее идут (пропуск в рукописи - ред.) После этой крупной ориентировочной книги я хотел бы упомянуть популярную книгу того же автора – «Китайский Китай»: China of the Chinese. By E. T. C. Werner, London, 1919, дающую более связное и краткое изложение тех же фактов, и, как основанную на бóльшем, чем другие книги подобного рода, фундаменте. Могу смело рекомендовать для прочтения и даже перевода[24]. Наконец, для кратчайшей и вместе с тем, в общем, грамотной, хотя и слишком элементарной, исторической ориентации в китайских периодах истории, пожалуй, едва ли не лучшим из учебников является учебник Ли Вэнь-биня[25] «Конспект китайской истории»: Li Ung Bing. Outlines of Chinese History. Index with colored maps andillustrations. Edited by Prof. Joseph Whiteside, Shanghai, 1914. 8 pp., IV, 644 p. Его достоинства, прежде всего: иллюстрации, сопровождающие отдельные главы, иероглифы в тексте (могут потом пригодиться), указатель и самый исторический рассказ, не отходящий, правда, от шаблонов, но и не архаизированный донельзя, как в былых «историях Китая». Кроме того, китайская (не без шовинизма) точка зрения учащемуся всегда должна быть известна. Я считаю, что эта книга замещает во всех отношениях устаревшую теперь, но бывшую в мое время чуть ли не настольною «историю» Фриса: Fries, S. von. Abriss der Geschichte Chinas seit seiner Entstehung. Wien, 1884, единственную с иероглифами, что начинающему важно. Будем надеяться, что предпринимаемый ныне у нас перевод одного из наиболее совершенных китайских учебников высшей школы даст начинающему в руки нечто лучшее, чем этот ни на что особенное не претендующий и свое отживающий учебник Ли Вэнь-биня. В общем, по-видимому, лишь японцы обладают наилучшими учебниками китайской истории, в том числе недавно (1933 г.) частично составленной знаменитым синологом, профессором Найто для средних школ и изданной с редким совершенством «Историей нашего Востока» (китайское чтение иероглифов заголовка: «Синь чжи Дунъян лиши»). Но это же можно и следует сказать обо всех прочих учебниках китайской культуры во всех ее статьях. Недаром сами китайцы их для себя же неустанно переводят. Чтобы немного оживить этот несколько доктринальный список вводных чтений исторического порядка, я мог бы рекомендовать книгу двух хороших китаистов, в особенности второго: Bland, J. O. Р. and Backhouse, E. China under the Empress Dowager: The History of the Life and Times of Tźŭ Hsi, compiled from State Papers and the private Diary of the Comptroller of the Household. Peking, 1910. Revised edition, 1914 («Китай под властью Вдовствующей Императрицы Цы Си: история ее жизни и времени, составленная по государственным бумагам и частному дневнику дворцового контролера»). В этой книге впервые вскрыта жизнь тех китайских правительственных центров, о которых раньше рассказывали или как о «тайнах мадридского двора», или с ненужным восхвалением. Вся книга - едва ли не наилучший документ, дающий понимание роковых событий, ведших Китай к революции, и вообще, понимание Старого Китая конца XIX в. В особенности дневник крупного чиновника, стоявшего, может быть, ближе других к описываемым событиям, весьма талантливо, кстати, переведенный, дает единственную в синологической литературе живую и верную картину, если и небольшого по времени, то, во всяком случае, замечательного исторического момента. Для понимания китайской истории эта книга из первых. Тех же авторов в том же роде и точно также мною рекомендуемая книга: Annals and memoirs of the Court of Peking from the 16-th to the 20-th century by E. Backhouse and J. O. P. Bland. London, 1914 («Летописи и мемуары Пекинского двора»). Однако читателю, достаточно уже начитанному, должна обязательно попасться на глаза и быть им прочитана превосходная современная (1936 г.) книга профессора-лингвиста Линь Юй-тана «Моя страна и мой народ» (My Country and my People. By Lin Yutang. Published by John Day. Eight printing, N.Y., March 1936), о которой вполне справедливо и достаточно красноречиво говорит известная американская писательница о Китае Пёрл Бак в своем интересном и важном предисловии. «Эта книга, - говорит она, - как все великие книги, появляется внезапно и при этом выполняет всяческие к ней пожелания. Она правдива и правды не стыдится. Она написана гордо и с юмором, - красиво, серьезно и весело оценивая и понимая и Старый, и Новый Китай. По-моему, это самая справедливая, самая глубокая, самая полная и самая важная из всех книг, когда-либо о Китае писанных. И, что лучше всего, она написана китайцем, нашим современником, у которого корни сидят крепко в прошлом, но все богатое цветение - в настоящем». К этой оценке нельзя не присоединиться, но надо еще добавить, что книга писана ученым китайцем, профессором-лингвистом американской школы, христианином-ренегатом и, вообще, личностью весьма сложной, что полностью отразилось на книге. Автор избежал во всех трудных и щекотливых положениях (например, в своей оценке японской политики в Китае) упрощенного подхода, так что читатель, ждущий от книги «точек над i» (есть ведь и другие буквы!) может быть разочарован. Зато тот, кто не боится сложных мыслей и знает, что сложное явление штрихами не исчерпывается, будет навсегда благодарен автору, не побоявшемуся оценить всю китайскую культуру блестящим языком тонкого человека, соединяющего в себе всю сложную симфонию культур Китая и Запада. Понятно, что подобная книга может быть вручена для прочтения начинающему лишь при условии, что он уже многое о Китае знает и, во всяком случае, ко всем многочисленным задетым в книге вопросам подойдет с предварительной, хотя бы энциклопедической, подготовкой. Тогда он увидит Китай и поймет Китай скорее и надежнее, чем через страницы какой угодно другой книги. Указатель, к ней приложенный, делает ее настольной для каждого из нас в том смысле, что о современном Китае писать, с этой книгой не посоветовавшись, уже неудобно и невозможно. Попавшаяся мне на глаза рецензия на эту книгу в «Pacific Affairs» IX, 2 полна хвалы, но неполноценна, поскольку написана тенденциозно на убогом basic English.
Языковедение Переходя теперь к вводно-ориентировочной литературе по китайскому языку и ограничиваясь наиболее авторитетным, ярким и существенным, я начинаю с маленькой книжки шведского коллеги, профессора Карлгрена «Звук и символ в китайском языке» (Sound and Symbol in Chinese by Bernhard Karlgren, fil. (sic.!) dr., professor of Sinology in the University of Göteborg. London, Oxford University Press, Humphrey Milford, 1923), изданной в известной серии «Учебники всего мира, группа языка и литературы» (The World’s Manuals, Language and Literature Series). На разборе этой, повторяю, маленькой, но примечательной книжки придется задержаться. Как я уже говорил на первых же страницах «Введения», обывательские представления о трудности различных языков лишь частично совпадают с трудностями, реализуемыми в настоящем научном сознании, и с научными приемами, на этом основанными. Действительно, зачастую от неумело взятого курса, лишенного, к тому же, достаточно авторитетного и убедительного введения, зависит беспросветная сеть трудностей для начинающего изучать тот или иной язык. Так, например, даже в английском языке, несомненно, легчайшем из всех (если не считать предшествующим ему в этом отношении китайский разговорный язык), как показывает мой собственный преподавательский опыт, без надлежащего введения[26] трудно добиться серьезного, а не ученически безответственного и, вообще, поверхностного отношения к делу и самодеятельности, в частности внимания к соотношению частей преподавательской программы и, далее, к самому тексту[27]. Тем более необходимо такое введение для китайского языка, хотя и легчайшего в своей слышимой фазе, но становящегося едва ли не труднейшим при первом же хотя бы лишь функциональном столкновении с письменностью[28]. Между тем при такой постановке дела эти трудности если не упраздняются, то, во всяком случае, теряют свой колорит безнадежности[29] и, наоборот, получают для своего преодоления определенный план, а, главное, перспективу и метод. И именно отсутствие в европейской литературе такого вводного пособия, краткого, но точного и убедительного, соблюдающего для тех, кто только еще намерен приступить к изучению китайского языка, чувство справедливой меры, создавало всегда и везде, наряду с невинными химерами, фантазиями, россказнями о «китайской грамоте», весьма ощутимые для преподавателя (а тем более для самого учащегося) трудности. Эта книжка профессора Карлгрена, о котором уже была и будет неоднократно речь, должна считаться первой ласточкой в нужном нам направлении и, несмотря на свою уже более чем десятилетнюю давность, отнюдь не утратившей своей актуальности и значения, тем более что задачи издательства, ею реализованные полностью, остаются до сих пор жизненно полезными[30]. Между прочим, эта книжка, оперируя с материалом, каждому ученому-синологу небезызвестным, для него все же небезынтересна, ибо в ней автор изложил целый ряд своих воззрений, выработанных долгой научной деятельностью (хотя бы, например, о склоняемости и спрягаемости китайских слов, о древности и подлинности китайского литературного и исторического предания, о иероглифике и ее логике и т. д.). Кроме начинающих, я эту книгу охотно рекомендовал бы и всем тем уже сложившимся китаистам, кто с нею не удосужился познакомиться. Как ни спорны многие из положений профессора Карлгрена[31], все же до их окончательного выяснения научным приговором еще одного, третьего компетентного судьи, они, вероятно, разделяются многими, и потому огульному отвержению критики другой стороны не подлежат. Если эта книжка покажется, как это легко может статься, все-таки элементарной[32], на очереди к рекомендации, и при этом еще более подчеркнутой, другая книга того же автора, носящая название «Филология и древний Китай» (Philology and Ancient China. Oslo, H. Aschehoug; Cambridge, Harvard University Press, 1926), название гораздо более узкое, чем содержание, которое я все же причисляю к числу вводных, первоклассным образом ориентирующих учащегося поучительных книг, ибо она подымает учащегося до полной научной искренности автора, который, в общем, рассказывает в ней о своем научном процессе, легшем в основание новых синологических воззрений, а их уже миновать нельзя. Эта книга серьезней первой, но, может быть, все-таки было бы хорошо первую не миновать[33]. Наилучшая статья о китайском письме принадлежит профессору Пеллио и помещена в сборнике, организованном и редактированном профессором Фоссэ: Notices sur les caractères etrangers, anciens et modernes, redigées par un groupe de savantsréunis par M. Ch. Fossey, Professeur au Collège de Françe, Inspecteur de lа typographie orientale à l’Imprimerie Nationale. P., 1927 (Ecriture Chinoise). После этих книг авторитетнейших синологов, собственно, вопрос исчерпан. Однако тому, кто не удовлетворится ими, считая, что вводное начало в них сильно заглушено лингвистической аргументацией, можно рекомендовать еще две короткие брошюры о китайском языке, принадлежащие точно также профессорам, очень долгое время преподававшим китайский язык и отвечавшим в них на волнующие каждого из нас, профессоров-китаистов, вопросы введения в многообразное и сложное изучение китайского языка, которое, как известно, доселе не знает никакой стабильной программы и поэтому повелительно требует вводно-ориентировочного начала. Тем, кто склонен читать вполне элементарные, но хорошо продуманные вещи, написанные профессором-практиком, всю жизнь преподававшим только в практическом учебном заведении и, между прочим, по программе на редкость (может быть, даже на зависть) стабильной, могу рекомендовать ознакомиться с брошюрой умершего профессора Арнольда Виссиера[34]: Vissière А. La langue Chinoise, Conférence faite par M. A. Vissière, le 24 Mai, 1907 (Revue Indo-Chinoise, № 91, 92, X, 15-30 oct. 1908. P. 465-478.), где в весьма общедоступном виде и кратко сказаны все общие места, которые многими считаются азбукой. Тем же из начинающих китаистов, которые предпочтут нечто более сложное, выходящее из-под пера профессора, преподававшего и практическим, и научным порядком, могу рекомендовать статью известного крупного синолога, деятельность которого протекала в Китае, Германии и Америке – Фридриха Хирта[35]: Die Chinesische Sprache in Wort und Schrift, von Professor Friedrich Hirth (Sonderabdruck aus der Beilage zur Allgemeinen Zeitung № 1. 120 und 121 von 27 und 28 Mai, 1902). В этой статье, написанной, может быть, чересчур компактно, автор старательно избегает общих мест, входящих в параграфы разных учебников и, наоборот, все свои умозаключения строит на собственном опыте. Я вторично читал эту статью еще не так давно и должен сказать, что не нашел в ней лишних для себя мест, если и не в смысле новизны, факта, то, во всяком случае, в смысле его освещения и общей аргументации. Китайская обстановка, описываемая в этой статье, теперь уже не та, но, если принять известную переходную формулу (явную и нетрудную), то эту статью можно читать как наставление очень опытного, а главное, искреннего и откровенного крупного ученого и деятеля. Наконец, тем, кто желает углубиться в основные положения об иероглифическом языке и вообще в самую суть сложного культурного явления, именуемого суммарно китайским языком, можно смело рекомендовать весьма умную и прекрасно написанную книгу профессора Хакмана о взаимоотношениях письма и культуры в Китае: Der Zusammenhang zwischen Schrift und Kultur in China, von Dr. Heinrich Hackmann. Professor an der Universität Amsterdam. Verlag Ernst Reinhardt in München, 1928. Как показывает заглавие, голландский профессор рассматривает письменный иероглифический язык Китая как отражение его культуры и следствие всего долговременного развития китайской интеллектуальной жизни. Особенно интересны главы о связи письма с поэзией, живописью и всей историей Китая, полные большой вдумчивости и глубоких оценок, являющихся к тому же совершенно новыми. Эту книгу я всемерно рекомендую не только к чтению тем, кто умеет читать немецкую книгу, но и к переводу и дальнейшему ее распространению. Я лично сделал из этой книги много выписок для дальнейшего обсуждения и просто к сведению. О моей книге «Китайская иероглифическая письменность и ее латинизация» я уже говорил во «Введении». После всех этих более или менее рекомендуемых книг, может быть, не бесполезно предупредить учащегося против книг с соблазнительными названиями, но лишенных всякого научного кредита, вроде, например, книги Оннора: Michel Honnorat. Démonstration de la Parenté de la langue Chinoise avec les langues Japhetiques, Semitiques et Chamitiques. P., 1933, «устанавливающей» родство китайского языка с яфетическими, семитическими и хамитическими языками путем сопоставлений, например, китайского (пекинского) лун (lung, loung) с французским «long»; шань (chan) с «chaine» (цепь: цепь гор!) и тому подобных благоглупостей, которые, к сожалению, до сих пор находят себе и проповедников, и издателей, и, очевидно, читателей. Подобных книг немало для каждого из отделов и даже параграфов этой книги, и я останавливаюсь пока на этом примере как, по-моему, наиболее из всех соблазнительном для людей, склонных вдохновляться «сходствами» выше всякой меры и, во всяком случае, видеть науку во всяком, тем более массовом, сопоставлении и сходстве. Мой педагогический опыт показывает мне, что в каждой аудитории найдутся такие любители, которые, не будучи сами по себе «опасны» в аудитории и даже по выходе из нее, легко воспламеняют слишком доверчивые умы других людей. Надо все-таки надеяться, что неуклонный прогресс нашей науки, освободивший нас уже довольно давно от «египетских» теорий китайского языка, освободит нас и от всех других, за исключением тех, которые основываются (синитическая теория) и будут основываться на фактах, связь которых может быть допущена современным состоянием современной науки сравнительного языкознания.
Литература В области истории литературы вводной книгой надо считать, вероятно, простой популярный ее очерк. К таковым придется отнести книги профессоров-синологов Грубе (Grube) и Джайлза (Giles)[36], которые, различаясь в манере перевода образов и в самом изложении, представляют собой не более чем пересказы китайских хрестоматий и то в слишком кратком виде и небезупречно. Оба эти автора, между прочим, в этих своих книгах слишком устарели, и даже простой перевод какой-нибудь современной китайской истории китайской литературы[37] на один из языков Европы даст больше, чем обе эти книги, вместе взятые, и даже просто сделает их вовсе ненужными. Значительно лучше и по содержанию, и по изложению сравнительно недавно появившаяся и, между прочим, прекрасно изданная история китайской литературы, написанная блестящим переводчиком китайских классиков и автором многих вдумчивых (но слишком идеалистических) трудов по Китаю и китайской литературе профессором Франкфуртского Университета Рихардом Вильхельмом[38]. Эта книга (Die chinesischeLiteratur в «Handbuch der Literaturwissenschaften», изданная профессором O. Walzel в серии «Hаndbücher der Kunst und Literaturgeschichte des Orients», 1930) с отборными иллюстрациями дает материал значительно иной по сравнению с предшественниками, а главное, принимает во внимание многочисленные китайские «истории литературы» и может быть уже рассматриваема не только как специфическая вещь на потребу ничего не знающих европейцев, но и как самая современная на эту тему (из достойных, конечно) синологическая продукция, погашающая собою все предыдущие. Нужно прибавить, что как поэт и музыкант профессор Вильхельм обладал особыми достоинствами при оценке и переводе китайских художественных произведений, а, главное, китайского театра и его музыкальной драмы, которые до него излагались и оценивались без должной пропорции к целому, т. е. к литературе и, далее, к культуре. Превосходный указатель делает эту книгу настольной. Из трех европейских «Историй китайской литературы» нужно отдать предпочтение во всех отношениях книге профессора Вильхельма с тем по-прежнему непременным условием, чтобы учащийся при первом же удобном случае обратился к одной из китайских или японских историй китайской литературы, хотя бы за полнотою программы и перечней. Из русских сочинений на эту тему «Очерк истории китайской литературы» профессора и академика В.П. Васильева[39], бесконечно полемизировавший с различными европейскими и китайскими теориями, для начинающего вообще неудобочитаем, а ныне и вовсе устарел. Во всяком случае, рекомендовать его значило бы отодвинуть учащегося даже за пределы устаревших Грубе и Джайлза и, кроме того, в иных местах книги ее чтение едва ли безопасно, если вообще считать, что чтение вводной, ориентировочной книги несколько отличается от всякого другого[40]. Другой, более краткий и неисторический, очерк китайской литературы был помещен в сборнике, носившем программное название «Литература Востока»[41]. Этот очерк имел в виду дать ориентировочное настроение приглашаемым к сотрудничеству с автором китаистам-переводчикам и потому имеет пока только это программное значение и название[42]. Конечно, его следовало бы (пока автор еще жив) значительно дополнить или, может быть, и вовсе переделать, но и в этом виде, мне кажется, он еще на своем месте, тем более что каждому китаисту, в конце концов, придется вообще, во всяком случае, этого надо пожелать, стать переводчиком, тем более, если речь идет только об изящной литературе.
Религия Боюсь, что список рекомендуемого мною вводного материала, при всем моем искреннем желании избежать этого, затянулся, и я опущу пока много, казалось бы, обязательных в этом отношении книг[43]. Вообще, читатель, особенно уже опытный, легко может еще раз убедиться, что библиография моя есть рабочая, а не полная, служебная и не отчетная, потому я более всего чувствителен к упрекам в пропуске действительно хорошей учебной книги. Чтобы не попасть под этот упрек, я должен здесь назвать две книги русского япониста О.О.Розенберга, которые имеют ту особенность, что, будучи блестяще написаны, они действительно вводят нас в самую суть захватившего к началу XX в. весь Дальний Восток, в том числе и Китай, буддизма. Эти книги: «Введение в изучение буддизма по японским и китайским источникам»,часть II, Проблемы буддийской философии, Издания Факультета Восточных языков № 45. Пг., 1918; «О миросозерцании современного буддизма на Дальнем Востоке», изд. отд. по делам Музеев и охраны памятников истории и старины. Пг., 1919, полны научной точности и свободны от обычных недостатков востоковедных книг (односторонность, громоздкость, тяжелое изложение, специфический и вместе с тем бессильный язык и т. д.), по силе своего поучительного воздействия на читателя едва ли не выше первоклассного в этом отношении уже указанного мною труда профессора Масперо и должны быть рекомендованы неукоснительно. Книги вводные по философии Китая я предпочел бы временно удалить в следующий цикл, но не могу не упомянуть здесь же едва ли не лучшую из популяризаций – книгу Вильхельма Die Religion und Philosophie Chinas aus den Original Urkunden übersetzt und herausgegeben von Richard Wilhelm (1913), смешивающую, к сожалению, религию с философией, чего, несмотря на крайний соблазн традиции, делать не следовало бы, а также его очерк «Китайской философии», как всегда, проникнутый китаизмом несколько далее научно дозволенного и «глаголющий в духе». Китайская философия, как и всякая другая, есть предмет познания, а не любования и пропаганды.
Современный Китай Останавливаясь пока только на этом беглом перечне рекомендуемых вводных пособий и по-прежнему настоятельно прося читателя не считать его полным или в какой-либо мере категорическим (вся книга ведь не что иное, как система добрых советов), я должен еще рекомендовать учащемуся следить за жизнью современного нам Китая по наиболее доступным ему пособиям. Наиболее осведомленным (иногда чисто документально) является, как известно, издание «Китайский ежегодник» – «China YearBook»[44], в котором сотрудничают и европейцы, и китайцы. Он посвящается обычно всем отраслям китайской политической, коммерческой, общественной жизни[45] и весьма часто содержит статьи, не повторяемые в дальнейших изданиях, так что каждое издание (за каждый год) является отнюдь не погашаемым при следующем выпуске «Ежегодника». Вопреки мнению очень многих, в особенности учащихся, часто считающих эту книгу нужной лишь китаисту уже на службе и никак не раньше того, я считаю, что чем раньше произойдет знакомство учащегося с этой книгой, тем для него лучше. Быть «в центре вещей» – принцип всегда здоровый, думается мне, и потому я настойчиво рекомендую для ориентировочных целей это издание, которым, кстати, пользуются с излишним усердием писатели о Китае, не имеющие доступа к китайскому тексту и вообще преувеличивающие значение английского языка для изучения Китая, которому есть все-таки предел. Само собой разумеется, что я говорю здесь лишь о материале для сведений, минуя его освещения, которые, как в каждом исключительно коммерческом предприятии, могут быть тенденциозны. Очень хорошо, если есть доступ к английской прессе Китая, которая, как известно, в руках не только у европейцев, но и у европеизированных китайцев. «North China Daily News» является одной из наиболее осведомленных, а главное, устойчивых газет (сравнительно не так давно справлялся ее 50-летний юбилей), но, конечно, здесь не место об этом подробно распространяться, ибо книга не может поспевать за флуктуацией прессы вообще, тем более такой неустойчивой, как китайская. Я считаю, что к работам по экономике современного Китая, а также и по истории китайского революционного движения учащийся читатель имеет доступ, проще всего, по «Библиографии Китая» П.Е. Скачкова[46] и затем по критике их в трудах товарищей Мадьяра и Сафарова[47], и потому, как не специалист по этим вопросам, я не считаю себя вправе дать здесь отбор книг и советы, боясь дублировать лиц, на этих предметах специализировавшихся. Отсылая, таким образом, читателя к указанным авторам, ограничусь предупреждением против непрямых источников (которые поэтому и не могут почитаться таковыми), но на которых, к сожалению, до сих пор построено у этих авторов слишком многое. Незнание языка страны, революционное движение которой изучается, помимо явного имманентного противоречия, заключает в себе опасность принять за источник пересказ европейца, качество которого как китаиста, не знающего языка страны, не может быть установлено. Полагая, что советские журналы, как типа «Нового Востока», так и специально по Китаю («Проблемы Китая», а также ценные «Материалы по китайскому вопросу», издаваемые Научно-исследовательским институтом по Китаю в Москве) читателю хорошо известны, напомню, что и журнал «Восток», издававшийся в 1922-1925 гг. Коллегией редакторов-востоковедов (Ольденбург, Крачковский, Владимирцов, Алексеев), был также предназначен для введения читателя в литературную среду Востока и являлся предприятием, единственным не только в истории нашей страны, но и где бы то ни было. Очень многие из его статей могут считаться доселе не замещенными, тем более переводы, за которыми следили специалисты-эксперты. Из популярных журналов, издающихся на иностранных языках и специально посвященных Китаю, наиболее устойчивым и серьезным до сих пор являлся журнал «Sinica»[48], издаваемый во Франкфурте-на-Майне. Он был основан и вдохновлялся до самой смерти основателем его, профессором-синологом Рихардом Вильхельмом, и до сих пор, по-видимому, еще не иссякает. В нем принимают участие и европейцы, и китайцы[49]. Содержание его разнообразно и не отстает от современности[50]. Иллюстрации в каждом из номеров могут быть аттестованы как отличные, хотя и только монохромы.
Наглядные материалы Однако весь этот список книг, газет, журналов приглашает к себе учащегося, уже направленного к изучению Китая своею устойчивой волей. Можно в заключение (надеюсь, читатель не осудит за то, что я это ставлю на последнее место) рекомендовать ему в часы досуга ознакомиться с богатой библиотекой художественных изданий по Китаю, с альбомами общего и специального характера[51]: по фарфору, по живописи, фрескам и т. д., особенно в серии изумительных каталогов наилучших в мире коллекций китайских художественных вещей господина Юморфопулоса (Eumorphopoulos). В моей практике были случаи увлечения именно такими изданиями, приведшие данных лиц к изучению Китая и китайского языка, со специальностью искусствоведной, но без изъяна в учебной системе. Полагаю, что этих наглядных свидетельств о том лучшем, что произвела китайская культура, будет достаточно для учащегося с художественным чутьем и вкусом. И разные другие иллюстрированные издания по Китаю, каковых, вообще, много[52], придут сами собой в течение его дальнейшего знакомства с литературой по Китаю.
Устарелые книги Теперь мне остается еще раз (в продолжение моей заметки об «Очерке китайской литературы» профессора В. П. Васильева) предупредить читателя (и сделать это с сожалением) против устарелых вводных книг, с которыми надо во имя прогресса науки и введения в нее, наконец, покончить. Из таких книг, во множестве имеющихся в наших устарелых учебных библиотеках, особенно вредною я считаю так называемый «Анализ китайских иероглифов» профессора В. П. Васильева (обе части), даже в позднейшем издании (1898 г.) профессора А. О. Ивановского. Не говоря уже о совершенно нечитаемых и невозможных в наше время утверждениях этого учебника[53], по которому учились (и доселе, к сожалению, учатся) многие десятки русских поколений (с 1866 г.), все его построение и содержание в наши дни уже не может быть оправдано ничем, вплоть до соображений доступности родного русского языка, который, впрочем, точно также не блещет удобопонятностью. Не задерживаясь на перечне и анализе дальнейшей продукции В. П. Васильева, хотя, к сожалению, повторяю, так-таки и оставшейся незамещенной[54], я буду утверждать, что, кроме «Буддизма» (и то с оговоркой), вся остальная его продукция, особенно предназначенная для учебных целей[55], ни учебною, ни, тем более, вводною литературой более служить не может. Это мое утверждение не умаляет, однако, значения всей продукции В. П. Васильева вообще, и, особенно, в общеисторической линии развития синологии[56]. Но здесь идет пока речь только об ориентировочных изданиях, каковыми издания В. П. Васильева, на которых я воспитался, к сожалению, целиком, и потому могу о них судить, считаться уже не вправе. Однако устарели и многие иностранные издания о Китае, помимо полу-устарелых «Историй литературы» Грубе и Джайлза, о которых я уже говорил. Так, окончательно устарела очень умная и по своему времени замечательная книга о Китае как о культурном целом, понимаемом при тогдашнем состоянии знаний (1877) сквозь общую призму религии, Самуэла Джоунсона «Восточные религии и их отношение к всемирной религии» (Samuel Johnson. Oriental Religions and their Relations to the Universal Religion. China. Boston, 1877). Устарела и весьма живая и привлекательная книга молодого тогда еще ученого Овлака, получившего стипендию на поездку в Китай и откликнувшегося на новые для него формы человечества с весьма необыкновенной искренностью и наблюдательностью[57]. Устарели вместе с ней и все те «Современные Китаи», которые, как, например, книга А. В. Тужилина[58] в свое время (в последнем случае всего на протяжении года, а то и того менее) были более или менее на месте. Весьма нелегко написать теперь книгу о «Современном Китае» с таким его охватом и с такою силой наблюдений и знаний как «Срединное Царство» Уильямза (см. выше). Частичные, эмоциональные, а то и просто авантюрные описания чаще всего подозрительны, даже как эфемерная продукция, забываемая одновременно с чтением и ознакомлением. Из грамматических руководств, имеющих вводный характер, долгое время (1902 - 1916) имело для нас свое значение «Лингвистическое введение в изучение китайского языка», предпосланное «Опыту мандаринской грамматики» профессора П. П. Шмидта (2-е издание вышло в 1914 г. во Владивостоке). Но теперь, после трудов профессора Карлгрена, профессора Масперо и других лиц, вовлеченных в эти большой важности работы, это введение является сильно устарелым. Список устарелых книг, я думаю, было бы весьма полезно здесь же составить, но боюсь, что он моментально заслонит собою список книг рекомендуемых, что помешает отчетливости моей книги. Однако возвратиться к этой теме (вернее, неоднократно к ней возвращаться) будет полезно, и я сам за это своевременно возьмусь.
Вводные эксперименты и дезидераты Если, как я все время указывал, понятие вводной книги продолжает быть несколько расплывчатым, то – задаю я себе вопрос – не оттого ли это происходит, что вводная книга обычно или желает охватить слишком много (введение в изучение Китая в некоем целом)[59]или слишком мало (в том или ином виде грамматика)[60]. Книга профессора Карлгрена в этом отношении много удачнее предыдущих (особенно русских, например, книги профессора В. П. Васильева). Однако вопросы, ставимые и разрешаемые его книгами, точно также далеко не исчерпывают той программы вопросов, которые ставятся обычно практикой преподавания. И так как я делал эти вводные эксперименты в течение очень многих лет, то полагаю, что некоторое описание их, хотя и вовсе краткое, программное, может уточнить понятие вводной книги наиболее наглядным путем, а равно помочь учащемуся, являющемуся нам, преподавателям, на смену, ориентироваться и наметить дезидераты. Конечно, университетские и практические курсы имеют то преимущество, что, зная аудиторию, можно при их посредстве установить некоторый общий язык, общее понимание ставимых задач, исходящих не только от преподающего, но и от слушающего, и таким образом держать их, так сказать, в постоянной корректуре. Однако право жаль, что эти курсы до сих пор у нас как-то не могут найти себе печатного выражения и, как показывает грустная история предыдущих наследий, особенно профессора В. П. Васильева, так и остаются навсегда недоступными читающему[61]. Другое затруднение, с которым приходится бороться, особенно начинающему преподавателю, это прямое или косвенное предназначение подобных вводных курсов, т.е. только ли для аудитории китаистов или для общей аудитории, желающей прислушаться к введениям в различные отрасли востоковедения и выбрать такую, которая более по сердцу. Типы этих введений различны, но, испытав их в течение ряда лет в этих и других еще фазисах, я повторю здесь о них кратко[62]. Так, перед общей аудиторией, состоящей как из китаистов, так и из любознательных востоковедов и вообще из лиц, интересующихся и Китаем, и тем, что дает его изучение, лишь предварительно, я считал всегда нужным поставить ряд вопросов, разрешение которых лекционным и коллоквиальным порядком может привлечь внимание и дать специальной аудитории уже достаточно ориентированного слушателя[63]. Прежде всего, понимая науку как вдохновенное, а не только профессиональное искание истины, я в лекции (или в курсе их) «Эмоции востоковеда и китаиста» старался выяснить наиболее точно, какие именно стороны изучения Китая вдохновляют прежде всего и какие требуют для вдохновения подготовки и установки. В лекции (или курсе) «Молодое востоковедение» я излагал те новые принципы, которые идут на смену старой синологии, багаж которой я пересматривал наново. В большом курсе «Китайская литература» и его особом приложении «Новый Китай в историко-этнографическом отношении» я излагал те типы китайской культуры, которые больше всего останавливают внимание европейца, но из-за отсутствия систематического их понимания производят впечатление какого-то хаоса, специфического, но непонятного («китайщина»). Иногда, так как время не позволяло развить все вводные начала сразу, а всего лишь одно из них (и то не всегда полностью) я считал возможным предпослать специализации слушателей ряд лекций о китайской науке как о культурном поиске и о культурном самоопределении (в ее прошлом), и о всечеловеческом ее современном фазисе, о европейской синологии, ее историческом процессе и о ее кризисе, происшедшем при соприкосновении с активной (вышедшей из пассивности) китайской синологией; о синологии как науке, ходящей постоянно по краю опасности вовлечения исследователя в экзотику, которая уничтожает научность бесследно и вредит синологическому делу больше, чем обычно думают и допускают. В качестве более конкретных пропедевтических предпосылок я старался иногда как можно теснее сблизить изучение китайского языка с изучением иностранных языков вообще, вплоть до полного отожествления этих процессов. В ряде курсов или лекций (в зависимости от времени) я давал ряд лекций-монографий (которые, как и все предыдущие и последующие, могли быть давно напечатаны) на различные, связанные между собою, но, понятно, не все исчерпывающие темы, как то: о звуковом опыте народов; о звуке, букве и иероглифе; об иностранных языках в жизни старой и новой русской интеллигенции; о способностях к языкам (и о преувеличении их в отношении к китайскому); о «трудных» языках и о трудностях языков; о «владении» языком; об изучении языка и об обучении ему; о методе и методах преподавания языков; о звуковых этюдах; о грамматике как пособии и справочнике; о логичности и нелогичности языков; о составлении пособий; о словаре; о международном элементе языков и его педагогической утилизации; о тексте и живой речи; о переводе; о культуре и культурном деле в применении к изучению языков и т. д. Наконец, если настроение аудитории было не в пользу обобщений, а в пользу немедленной конкретизации лекционных данных, я давал или в краткой лекции, или в курсе непосредственно о китайском языке его, так сказать, панораму как культуро-выразителя и как некой последовательной конструкции. Ясно, что эти вопросы и темы иными синологами, как показывают их многочисленные опыты в этом отношении[64], могут быть замещены и другими, но, идя в упор навстречу трудному тексту, я пока только в таком и то лишь приблизительном ассортименте, находил возможность нарисовать перед учащимся картину целого и той научной организации труда, которой требует это синологическое целое, боящееся узости, частичности, а главное, непредупрежденности. Однако это только для аудитории или общей, или смешанной со специалистами. Для этих же последних я мыслил и проводил программу, установленную более конкретно на синологические факты и постулаты, значительно отрешенные уже от общих установок, привлекающих внимание аудитории общего состава. Здесь я считал наиболее целесообразным предпослать программным курсам ряд лекций, выясняющих положение дела изучения нашего предмета и создающих в аудитории должное научное настроение. Таковыми были, например, лекции о лекционном и семинарском методах, о методе практическом и гуманитарном, о необходимости китайского языка для изучающего Китай, о НОТ (научной организации труда – ред.) китаеведа вообще и особенно о ее библиографическом содержании. Затем был целый цикл лекций по энциклопедии китайской культуры, как-то: основные формулы китайской культуры, китайская интеллигенция, китайское образование, китайская письменность, книга, литература, история, Конфуций и китайская культура, Лао-цзы, китайская поэзия в образцах и характеристиках, роль буддизма в китайской культуре и т. д. Этим я предполагал возместить учащемуся недостаток на русском языке руководств по этим вопросам, кстати, и доселе не заполненный. Далее, в пропедевтическую очередь были мною (по-прежнему разновременно) поставлены лекции о роли иностранных языков для образования китаиста и о его рабочей библиотеке. В основу же положены были всегда специальные курсы введения в изучение китайского языка: один для гуманитарно-университетского, другой для практического преподавания - и тот и другой по совершенно различной программе[65] с предпосылками об этих различных типах преподавания и изучения китайского языка и послесловиями об изучении китайского языка в Европе и в Китае. Подробное изложение программы всего курса китаеведной филологии было центром первого введения, а практическая установка лекторского преподавания вместе со справочной лабораторией – второго. Наконец, теория перевода с китайского, намеченная в основных положениях (миражи и миссия переводчика-китаиста, проблемы научного и художественного перевода и т. д.), предпосылаемых дальнейшим курсам, вполне логично и непосредственно замыкала собою цепь введений, к которым я иногда присоединял курсы-инструкции для путешественников по Китаю и для китаистов – в Европу[66]. Я продолжаю считать, что ответы на все эти вопросы в лекционном, тем более в печатном, виде дали бы учащемуся возможность заместить хотя бы схематично очень многое из того, что отсутствует на русском языке, да и на иностранных излагается лишь частично и не ведет прямо к тексту. Однако это сделать не удалась и не по моей вине, тем более что в аудитории всегда замечались любители прямых переходов к тексту[67]без всякого введения. Это были как раз те самые лица, которые читают книги без предисловий, выборочно, по своему вкусу и, конечно, с частичным усвоением. Успешных китаистов среди этих лиц не замечалось, и я по-прежнему убежден, что только при обширном введении в изучение китайского языка и Китая, дающем возможность видеть, так сказать, всю его панораму, прежде чем человек усядется терпеливо изучать частные примеры языка и его особенности, сложное целое китаиста может быть намечено к жизни по принципу «предупрежденный вооружен».
|
Новые публикации на Синологии.Ру Император и его армияТоумань уходит на север: критический анализ сообщения «Ши цзи» Роковой поход Ли Лина в 99 году до н. э.: письменные источники, географические реалии и археологические свидетельства Азиатские философии (конференция ИФ РАН) О смысле названия знаменитой поэмы Бо Цзюй-и Чан-хэнь гэ |
