Кобзев А.И.

§ 5. Теоретические и практические контакты Ван Янмина с буддизмом

В гл. I мы эскизно очертили круг противоречивых мнений, связанных с проблемой соотношения янминизма и чань-буддизма. И действительно, эта проблема чрезвычайно сложна, поскольку ее решение должно быть увязано с определением степени и характера чань-буддийского и вообще буддийского влияния на неоконфуцианских предшественников Ван Янмина.

Одним из главных идейных вдохновителей Ван Янмина был Лу Цзююань, и споры относительно буддийского влияния касаются его учения в той же мере, что и учения Ван Янмина.

Чэнь Юнцзе, отмежевываясь от стремления «замалчивать тот факт, что Ван находился под буддийским влиянием», писал: «Его центральная тема о том, что принцип присущ духу, более буддийская, чем конфуцианская. Эта идеалистическая доктрина происходит от Лу Сяншаня, чья идентификация духа и универсума отражает буддийское влияние» [533, с. 205]. Но обращение к «буддийским темам» еще не означает, что их решения непременно будут буддийскими. Сказанное в § 3 данной главы (в связи с оценками Моу Цзунсаня) об отношении Ван Янмина к даосизму может быть распространено и на его отношение к буддизму.

Кроме того, как мы старались показать выше, еще нет однозначных ответов ни на вопрос о соотношении неоконфуцианства в целом с буддизмом и даосизмом, ни на вопрос о соотношении между учением Ван Янмина и учениями сунских неоконфуцианцев. Во всяком случае, главным, что связывало Ван Янмина с Лу Цзююанем, видимо, было не «дзэноподобие» последнего, поскольку в плане заимствования «чанизмов» Ван Янмин скорее обязан оппоненту Лу Цзююаня — Чжу Си [533, с. 206].

Чэнь Юнцзе указал на кажущийся парадоксальным факт: Ван Янмин в большей степени, чем его предшественники-неоконфуцианцы, пользовался чаньскими выражениями и сюжетами, хотя в меньшей степени, чем они, общался с буддийскими мыслителями и был знаком с буддийской литературой. В центральном идеологическом сочинении Ван Янмина «Записях преподанного и воспринятого» лишь единожды прямо цитируется буддийский текст — «Алмазная сутра» «Ваджра-ччхедика праджня-парамита сутра» — «Цзинь ган цзин», см. пер. [78а, с. 35–72]).

Чэнь Юнцзе дает этому следующее объяснение: «В одиннадцатом столетии буддизм еще процветал и было много выдающихся буддийских ученых. Многие из них находились в столице государства, где жили ведущие неоконфуцианцы. Что касается времен Вана, то, несмотря на тот факт, что основателем династии был монах, и несмотря на поддержку императоров Сяо-цзуна (правил в 1488–1505 гг.) и У-цзуна (правил в 1506–1521 гг.), в течение всей жизни Вана буддизм, вообще говоря, был в упадке. Не существовало буддийских ученых такого калибра, как Ван. Более ранние неоконфуцианцы наслаждались новым соревнованием с дзэн-буддизмом и дружбой с дзэнскими учителями, которые интеллектуально и духовно были им равны. Ван ничего этого не имел» [533, с. 209].

Это безусловно верное рассуждение раскрывает, однако, лишь полдела. Остается непонятным, почему Ван Янмин в неявной форме столь часто использовал чаньские выражения, сюжеты и даже способы доказательства. Чэнь Юнцзе приводит несколько выразительнейших примеров. Так, Ван Янмин уже после осознания ошибочности буддизма и даосизма, в 1503 г., когда ему случилось увидеть чаньского монаха, просидевшего три года в молчании с закрытыми глазами, воскликнул: «О чем весь день кричит этот монах и на что он весь день таращится?» [293, цз. 32, с. 613]. Крики и техника своеобразного идейно-психологического оксюморона — типично чаньские приемы. Прямым заимствованием из чаньского арсенала выглядит ответ Ван Янмина на вопрос его ученика: «Если трудно преодолеть свои эгоистические желания, то как быть?» — гласивший: «Давай [я] преодолею вместо тебя твои эгоистические желания» [293, цз. 1, с. 24; 318, с. 94]. Такой диалогический прием восходит к самому Бодхидхарме (V–VI вв.), первому чаньскому патриарху, который на просьбу ученика успокоить его дух ответил: «Дай мне твой дух, и я успокою его для тебя» [533, с. 206–207].

Чэнь Юнцзе указывает и на то, что Ван Янмин определенно посетил около 40 (а возможно, гораздо больше) буддийских храмов в различных провинциях Китая, причем самый длительный визит продолжался 8 месяцев [533, с. 208], и на то, что Ван Янмин в отличие от подавляющего большинства неоконфуцианцев действительно некоторое время практиковал чаньскую психотехнику [533, с. 206]. В этой связи особенно примечательны приведенные нами в § 3 данной главы признания Ван Янмина в том, что он в течение тридцати лет отдавал силы изучению буддизма и даосизма. И наряду со всем этим Чэнь Юнцзе утверждает: «Если контакты Вана с буддийскими мыслителями практически равнялись нулю, то не большими были и его контакты с буддийскими сочинениями» [533, с. 210].

Чтобы свести тут концы с концами, надо вспомнить, что отречение Ван Янмина от буддизма и даосизма в пользу конфуцианства было вызвано созданием собственного философского учения. Это соответствует его общей оценке своей доктрины как истинно конфуцианской. Следовательно, идейные заимствования из чань-буддизма самим Ван Янмином таковыми не признавались. Это было возможно благодаря тому, что в течение нескольких веков конфуцианство ассимилировало значительное число буддийских теорий, которые за это время успели облечься в плоть конфуцианской терминологии. Поэтому Ван Янмин мог не обращаться непосредственно к первоисточнику — буддийской литературе. Другое дело — практика. Стоит подчеркнуть, что достаточно широко Ван Янмин общался именно с простыми буддийскими монахами, а не с идеологами буддизма. И эта практическая сторона наложила свой отчетливый отпечаток на его творчество, выразившись в активном использовании отдельных буддийских выражений и диалогических приемов.